Я посмотрел на часы: было без пяти минут три. Нужно позвонить мисс Роуэн и предупредить, что мы опоздаем к ужину.
Я позвонил, справился на коммутаторе, сколько мы должны за переговоры, а потом направился к машине, где меня уже ждал Вулф.
Подошел Вуди, я поблагодарил его и уплатил за переговоры, помахал семье Вотеров, которые все еще стояли перед магазином, гадая, с кем это я приехал. Я сел за руль, завел двигатель и направил машину по камням к начинавшемуся вдалеке асфальту.
Мы уже проехали три или четыре мили, когда Вулф сказал:
— Ты нарочно едешь по кочкам?
— А вот и нет — дорога такая. Попробуйте-ка проехать по ней и не попасть на кочку. К тому же это не ваш «херон» с его специальными рессорами. — При этих словах машина подпрыгнула. — Обсудим, что вы скажете Джессапу?
— Во время этой тряски? Нет уж. Что и как сказать, я решу, когда увижу его.
Если вы захотите посетить кладбище Уэдона, вам следует точно знать, где оно находится. Ни указателя, пи дорожки на пути. Так вот, сразу за рядком осин у шоссе вы проезжаете канаву, сворачиваете направо, огибаете холм и сотни две ярдов следуете по краю узкого ущелья. Когда доберетесь до места, причин для радости, что приехали, не остается. То, что когда-то, вероятно, было домом с крышей, сейчас представляет собой груду развалин, которыми мог бы поиграть Пол Бапьен[13], — старые бревна и доски торчат в разные стороны, а другие разбросаны кругом. Можно также увидеть белые, хорошо отполированные кости, но вряд ли их созерцание доставит вам удовольствие. Джонни Вотер говорит, что некоторые из них принадлежат самому Уэдону, хотя и признает, что он не эксперт по костям, а его утверждение, будто гробовщик из Тимбербурга с ним согласен, я так и не проверил.
Автомобиля Джессапа на месте не оказалось. Я развернул машину, заглушил двигатель и сказал:
— Есть предложение. Если он будет сидеть на заднем сиденье, то во время разговора вам придется поворачивать голову. Если же вы пересядете назад, а он сядет со мной рядом, поворачиваться придется ему.
— Я еще никогда не вел важных переговоров в автомобиле, — заявил Вулф.
— Да нет, вели. Один раз с мисс Роуэн, другой — со мной и несколькими посторонними. Память у вас отменная. Как-то раз вы заявили, что у памяти есть ценное свойство отсеивать то, что нам не нужно. А где еще вы хотели бы сидеть? На этом кладбище нет могильных камней.
Вулф открыл дверцу и пересел на заднее сиденье. Я повернулся, посмотрел на него и произнес:
— Ну вот, так гораздо лучше. Когда-нибудь вы поймете, сколько я для вас делаю.
Вулф фыркнул.
— Зачем я приехал сюда? За две тысячи миль от дома…
— Чтобы присутствовать при торжестве справедливости и исправить допущенную другими ошибку. Теперь насчст Джессапа. Составить о нем представление вам, возможно, поможет следующее: он родился в Монтане, ему сорок один год, счастлив в браке, у него трое детей. Учился в университете в Миссуле, штат Монтана. В своем отчете я не упомянул, что, по словам Лютера Досона, Джессап предпочел бы быть судьей, нежели прокурором, он был четвертым в своей группе в университете и… да вот и он.
Поскольку мы уже развернулись, нам не нужно было нагибаться, чтобы увидеть, как «форд», вынырнув из-за склона, запрыгал по кочкам на краю ущелья. В двадцати ярдах от нас машина остановилась, затем снова двинулась вперед. Я полагал, Джессап, чтобы мы не превосходили его численностью, прихватит кого-нибудь с собой, но он оказался один. Джессап вышел из машины, кивнул мне и подошел к задней дверце. Представился Вулфу и протянул руку в открытое окошко. На какую-то долю секунды я испугался, что Вулф не последует моему совету, но он тоже представился, протянул руку и вошел в физический контакт. Джессап сказал, что, по его мнению, наша машина просторней, чем его, и мы с ним согласились.
Я открыл дверцу, он понял намек и сел.
Потом повернулся ко мне.
— Я приехал послушать, что скажет мистер Вулф, по прежде всего я хотел бы кое-что уточнить. Вы сообщили на днях, будто не знаете, почему высокое должностное лицо штата интересуется делом Харви Грива. Теперь стало очевидно, что вы сказали неправду. Вы это знали.
— Послушайте, — ответил я. — Вместо того чтобы обвинять меня во лжи, почему бы еще раз не задать мне тот же самый вопрос? О том, что мистер Вулф предпринял какие-то шаги, я узнал только вчера вечером. В качестве доказательства, что это не ложь, скажу лишь следующее: если бы я знал о его приезде, я бы отправился за ним в Тимбербург или даже в Хелину. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения, поскольку вы уже знаете, что тот отчет был нужен главному прокурору именно для пего.
— Да, знаю. — Джессап повернулся и положил колено на сиденье, чтобы удобней было смотреть назад. — Мистер Вулф, я — служитель закона. Мой начальник сказал мне, что вы приехали рассле… поинтересоваться делом Харви Грива, и попросил меня, да, именно так: «попросил» оказывать вам всяческое содействие.
— Разве он не сказал о сотрудничестве?
— Возможно. Я пытаюсь быть учтивым со всеми моими согражданами и как должностное лицо, и как человек, но прежде всего я ответствен перед людьми этого округа, которые избрали меня. Буду с вами откровенен. С подобной просьбой главный прокурор обратился ко мне впервые. Мне бы не хотелось оставлять ее без внимания — если только я не буду вынужден сделать это. Поэтому прошу и вас быть откровенным со мной. Я хочу, чтобы вы сказали мне, какое давление оказали вы на мистера Вила, если он пошел на такой шаг.
Вулф кивнул.
— Естественно, вам хотелось бы знать, а ведь многие служители закона даже и не подумали бы спросить об этом. Мистер Вил называл какие-нибудь имена?
— Только ваше и мистера Гудвина.
— В таком случае, боюсь, я не смогу быть столь же откровенен, как вы. «Давление», вероятно, слишком сильное слово. В Монтане у меня нет связей — ни политических, ни профессиональных, ни личных — никаких вообще, но они есть у одного моего нью-йоркского знакомого, который ко мне расположен. Раз его не назвал мистер Вил, не могу его назвать и я, скажу лишь, что это человек исключительно честный и порядочный. Я полагаю, он просто попросил мистера Вила об одолжении. Уверен, он не стал бы оказывать никакого давления, но, разумеется, вопрос о чистосердечности моих заверений остается открытым. Вы ведь меня не знаете.
— Ваше имя мне известно. Даже здесь его многие знают. Я звонил двум знакомым в Нью-Йорк — один из них окружной прокурор, — и мне сказали, что вам можно верить на слово, но, имея с вами дело, надо непременно знать, каково же оно, это слово.
Уголок рта у Вулфа приподнялся — для него это было равносильно улыбке.
— То же самое можно было бы сказать и о дельфийском оракуле. А какие, собственно, заверения вы хотели бы от меня получить?
— Вы не сообщите мне фамилию этого человека? Неофициально.
— Но для меня это равносильно официальному сообщению. Если этого не сделал мистер Вил, значит, я тоже не имею права. — Вулф наклонил голову. — Один вопрос, мистер Джессап. Почему вы не спрашиваете, какого рода сотрудничества я от вас ожидаю? Вполне вероятно, вы согласились бы на него, даже не попроси вас об этом мистер Вил.
— Ну что ж, скажите мне.
Вулф закрыл глаза и немного помолчал.
— Я ожидаю, что мне предоставят возможность беспрепятственно вести расследование. В течение десяти дней этим заниматься пытался мистер Гудвин и пришел в отчаяние — ему просто не дают работать. С ним не желают говорить. У него не было никаких полномочий. Он даже не являлся представителем мистера Грива, потому что адвокат, нанятый мисс Роуэн, считает, что Броделла убил именно мистер Грив. И вы в это тоже верите.
— Это не просто вера. Это заключение, основанное на уликах.
— Уликах, представленных мистером Хейтом. Я обвиняю мистера Хейта в бездействии, которое равносильно должностному преступлению. Он имеет предубеждение против обвиняемого. Собрав, как он полагает, достаточно улик на мистера Грива для возбуждения уголовного дела, он не предпринял попыток расследовать другие версии. В тот четверг пятнадцать человек могли пешком дойти до места преступления, причем почти все они были в тех или иных отношениях с мистером Броделлом, а мистер Хейт совершенно не обратил на них внимания.
13
Пол Баньен — символ «американского духа», герой американского фольклора, которому по плечу все подвиги просто уже в силу того, что он американец.