Думая про опасности, связанные с людьми, Чага впервые в жизни забыла о том, что на свете есть еще и металл.
Хватаясь за колючие, легко рвущиеся космы кустарника, она выбралась на бугор и задохнулась. Небо на севере было накрест исчеркано мгновенными сверкающими царапинами, а тоскливый, лишающий сил ужас наваливался теперь с трех сторон — такого Чага еще не чувствовала никогда.
Внизу, закинув красивую горбоносую морду, истошно затрубил Седой.
Успеют ли они выбраться отсюда? Раздумывать над этим не следовало и вообще не следовало уже ни над чем раздумывать. Пока не закрылась брешь на юго-востоке — бежать!.. Правда, у Седого еще не поджила спина, а Рыжая — хромает… Но выхода нет, Седому придется потерпеть…
Чага повернулась, намереваясь кинуться вниз по склону к оставленным животным, как вдруг новая плотная волна страха пришла из степи, толкнула в грудь… Это сомкнулась брешь на юго-востоке. Металл шел отовсюду.
Оскальзываясь, оступаясь, увязая в колючих желто-зеленых зарослях, она скатилась вниз и, поймав за повод сначала Седого, потом Рыжую, потащила их по низинке. Сейчас здесь будет не менее опасно, чем на вершине холма Уходя из-под удара, металл частенько использовал такие ложбины, он пролетал по ним, стелясь над самой землей, — и горе путнику, решившему переждать там стальную метель!
Низинка все не кончалась и не кончалась, но зверей Чага бросить не могла. Какая разница: погибнуть самой или погубить животных? Все равно пешком от металла не уйдешь…
Склоны наконец расступились, и в этот миг сверкнуло неподалеку. Воздух запел, задрожал. Огромные тугие тетивы лопались в высоте одна за другой.
Обеспамятев от страха, Чага все-таки заметила шагах в двадцати небольшой голый овражек и рванулась к нему. Укрытие ненадежное, но другого нет. Металл не любит углублений с обрывистыми краями, и если овражек достаточно глубок…
Воздух взвизгнул над ухом, заставив отпрянуть. Едва не обрывая повод, Чага тащила испуганно трубящих животных к единственному укрытию, а они приседали при каждом шаге и все норовили припасть к земле. Она пинками загнала их в овражек и спрыгнула следом сама.
«Это Мать!.. — беспомощно подумала она, упав лицом в жесткую шерсть на хребте Седого. — Это ее проклятие…»
Рычало небо, пели осколки, а потом издалека пришел звенящий воющий крик и стал расти, съедая все прочие звуки. Чага подняла глаза — и даже не смогла ужаснуться увиденному, настолько это было страшно.
Огромная стальная птица спускалась с небес.
Вокруг нее клубилось сверкающее облако обезумевшего металла. Блистающая смерть кидалась на крылатое чудовище со всех сторон, но каждый раз непостижимым образом промахивалась. Один атакующий рой остановился на мгновение в воздухе, потом задрожал, расплылся — и вдруг отвесно метнулся вниз. Шагах в тридцати от овражка вспухло облако пыли, земля дрогнула.
Стальная поземка мела через холмы. Казалось, настал последний день мира, металл пробуждался по всей степи.
И все это — из-за нее одной?!
Чага вдруг поняла, что стоит в рост на дне овражка, — преступница, из-за которой гибнет мир. Бился, корчился в агонии рассеченный металлом воздух, а она стояла и молила о быстрой смерти…
Но смерть медлила. Стальная птица, выпустив ужасающие когти, зависла почти над самым овражком (Чага ясно видела ее мощное синеватое брюхо), и в этот миг, подкравшись сзади, металл все-таки уязвил чудовище.
И птица закричала еще страшнее.
Голова ее с клювом лопнула, исторгла пламя, из которого выметнулось вдруг нечто темное и округлое, а сама птица, продолжая кричать, рванулась вверх и в сторону. В то же мгновение металл, бестолково метавшийся над степью, словно прозрел и кинулся на раненую тварь — догнал, ударил под крыло, опрокинул, заклубился плотной сверкающей тучей, прорезаемой иногда вспышками белого пламени.
Но Чага смотрела уже во все глаза на новое диво: из ревущего, исхлестанного сталью неба медленно опускался яркий купол, под которым покачивался на сбегающихся воедино ремнях большой яйцеобразный предмет. Ему оставалось до земли совсем немного, когда опаздывающий к расправе рой вспорол купол, рассек ремни — и темное полупрозрачное яйцо грянулось оземь с высоты двойного человеческого роста. Подпрыгнуло — и раскололось надвое, явив металлическое нутро, из которого (Чага не верила своим глазам!) неуклюже выбрался человек. Мужчина.
Вокруг неистовствовал металл, а человек шел, шатаясь, — шел прямо к ней, к Чаге, и на нелепой его одежде знакомым гибельным блеском отсвечивали какие-то пряжки и амулеты. Выкрикивая непонятные заклинания (или проклятия), он прижимал к губам плоский камень с торчащим из него стальным стеблем, но Чагу потрясло даже не это, а то, что младенчески-розовое лицо мужчины было озарено сумасшедшей, ликующей радостью.
За спиной его грянул взрыв, полетели сверкающие обломки, но человек даже не заметил этого. Все еще невредимый, он брел к ней, и Чага поняла, что через несколько шагов он свалится в овражек, а следом за ним, почуяв наконец прикрепленные к одежде железки, в ее ненадежное укрытие ворвется металл — быстрый, светлый, разящий без промаха!..
Закричав от страха, Чага каким-то образом оказалась вдруг наверху, выхватила из неожиданно слабой руки камень с металлическим стеблем и швырнула что было сил. Брызнули осколки. Сбитый влет предмет разлетелся вдребезги совсем рядом.
Свалив одной оплеухой еле держащегося на ногах незнакомца, Чага упала сама и принялась срывать, отбрасывать все эти пряжки, амулеты, пластины, ежесекундно ожидая хрустящего удара в затылок.
Но металл помиловал ее. Сорвав последнюю бляху, она, почти теряя сознание, дотащила бесчувственное тело мужчины до оврага, и в этот миг земля содрогнулась от чудовищного удара.
Это врезалась в грунт добитая металлом стальная птица. На месте ее падения взревело огромное пламя, а сверкающая мошкара все летела и летела в этот неслыханный костер, сгорая волна за волной.
Металл бушевал весь день. В мерцающий воздух над истерзанной степью взвивались все новые потоки крохотных стальных убийц. Чага и не думала, что земля может хранить в себе столько металла.
Потеряв главного врага, блистающая смерть снова распалась на стаи, сразу же кинувшиеся в остервенении друг на друга.
Устав бояться, Чага равнодушно смотрела на разыгрывающееся в зените битвы. Под сыплющимся с неба дождем мелких осколков она переползала от зверя к зверю, поправляла вьюки — так, чтобы защитить самое уязвимое место — меж горбом и шеей.
Отщепившийся краешек пикирующего роя, снеся кромку, ворвался в овраг и, глубоко вонзившись в рыхлый грунт противоположного склона, взорвался, наполнив укрытие металлической крошкой, пылью и запахом смерти, Чага легла рядом с Седым и стала ждать повторного удара. Не дождавшись, поползла к мужчине, который все еще был без сознания.
Недоуменно нахмурясь, вгляделась в блаженное, розовато-желтое лицо, оторвала от странной одежды две не замеченные ранее железки, прикопала.
Все это не имело ни малейшего смысла. Уцелеть в мелком овражке посреди такой круговерти все равно было невозможно. Поэтому, когда к вечеру металл подался вдруг всей массой на север, открыв относительно безопасное пространство на юге, Чага даже не очень этому обрадовалась. Точнее — не обрадовалась вовсе. Шансов спастись бегством было немного — металл имеет обыкновение возвращаться…
Тем не менее она перевьючила зверей: скарб на Рыжую, а Седой повезет незнакомца…
Усталым спотыкающимся шагом она вела их в поводу всю ночь. Темнота рычала, взвизгивала, иногда обдавала лицо трепещущим ветерком. Небо, мерцающее звездным металлом, и созвездия осколков под ногами… Чага только дергала повод, когда звери пытались упасть, она знала, что к рассвету все они будут мертвы: и звери, и она, и странный незнакомец…
Но рассвет наступил, и обессиленная Чага вдруг осознала, что самые опасные места остались позади. Возле размолотой металлом рощи она нашла брошенное полуобвалившееся укрытие, кое-как освободила зверей от ноши и, прикорнув под земляной стенкой с белыми торчащими корешками, провалилась в сон.