— А вы думаете, вы не делаете мне больно? — парировал Джан Мария. — Да как можно сравнить синяк на руке с теми ранами, что наносят мне ваши взгляды? Вы…
Валентина вырвалась и молнией бросилась к двери на террасу, куда вышли ее придворные.
— Валентина! — То был рык зверя, а не оклик кавалера. Джан Мария схватил девушку в охапку и силой затащил обратно в комнату.
Терпение Валентины лопнуло. Никогда не доводилось слышать, чтобы с женщиной, занимающей столь высокое положение, как она, обращались подобным образом. Она не намеревалась высказывать свое презрение герцогу, полагая, что отстоит свободу с помощью дяди. Но Джан Мария, видать, принял ее за прислугу и дал волю рукам. А раз он не понимает, что ей следует выказывать должное уважение, и не знает, что люди благородной крови и хорошего воспитания еще должны обладать и утонченной душой, то и она не желает больше выносить его ухаживания. Снова освободившись из рук герцога, Валентина влепила ему звонкую оплеуху, отчего герцог очутился на полу.
— Моя госпожа! — выдохнул он. — За что вы так обижаете меня?
— Разве вы не заслужили этого, подвергнув меня таким страданиям? — фыркнула Валентина, и Джан Мария сжался под ее гневным взглядом.
Она возвышалась над ним, преисполненная праведного гнева, и Джан Мария не так боялся, как любил ее такой, и сгорал от желания жениться и приручить Валентину.
— Что я — переметная сума, чтобы вы смели так обращаться со мной? — бушевала Валентина. — Не забывайте, я — племянница Гвидобальдо, из рода Ровере, и с самой колыбели окружена уважением мужчин. Всех, независимо от их происхождения. К сожалению, сейчас мне приходится говорить, что у вас, рожденного править людьми, манеры конюха. И потому зарубите себе на носу, раз уж вы не поняли этого ранее, что ни один мужчина, кроме того, кому я разрешу это сама, не смеет касаться меня руками, как это только что сделали вы!
Ее глаза сверкали, голос звенел все раздраженней. Джану Марии не оставалось ничего, как просить пощады.
— Пусть я и герцог, но я полюбил вас, — промямлил он. — Герцог тоже человек и, как самый ничтожный из его подданных, должен как-то выражать свою любовь. И при чем тут благородство крови?
Валентина вновь направилась к двери. На этот раз Джан Мария не решился удержать ее силой.
— Моя госпожа, — воскликнул он, — умоляю, выслушайте меня. Через час я буду в седле, на пути в Баббьяно.
— Мессер, это самая лучшая новость, которую я услышала после вашего приезда. — И Валентина скрылась на террасе.
На секунду-другую Джан Мария остолбенел, но потом его охватила злость от испытанного унижения, и он последовал за Валентиной.
Но в дверях наткнулся на горбуна Пеппе, неожиданно появившегося перед ним с насмешливой улыбкой на лице, звякая своими колокольчиками.
— Прочь с дороги, шут! — прорычал герцог.
Но Пеппе не сдвинулся с места.
— Если вы ждете госпожу Валентину, то напрасно.
Джан Мария, проследив взглядом за пальцем шута, увидел, что девушку уже окружили дамы, а поэтому возможность поговорить наедине безвозвратно упущена. Он повернулся к шуту спиной и направился к двери, через которую вошел в покои Валентины. Пожалуй, было бы лучше, если б мессер Пеппе позволил ему спокойно уйти. Но шут, искренне любящий свою госпожу и во многом схожий с верным псом, тонко чувствующим отношение хозяина к окружающим, не смог устоять перед искушением пустить еще одну стрелу в поверженного, добавить соли на открытую душевную рану.
— Вижу, ваша светлость, что на вашем пути к сердцу моей госпожи встретились непреодолимые препятствия, — крикнул шут вслед. — Там, где слепа мудрость, глупость может оказаться очень даже прозорливой.
Герцог остановился. Человек с более развитым чувством собственного достоинства оставил бы реплику шута без внимания. Джан Мария же обернулся и посмотрел на приближающегося к нему горбуна.
— Ты хочешь сказать мне что-то такое, за что потребуешь с меня деньги, — догадался он о намерениях Пеппе.
— Сказать я вам могу многое, а денег мне не надо, господин герцог, — ответствовал тот. — Только умоляю, попросите меня об этом и улыбнитесь, ибо ничто не возрадует меня больше, чем ваша улыбка.
— Говори, — милостиво разрешил герцог, но лицо его осталось суровым.
Пеппе поклонился.
— Ваше высочество, завоевать любовь госпожи совсем просто, если… — тут он многозначительно замолчал.
— Продолжай, — не выдержал герцог. — Если…
— Если обладать благородной внешностью, высоким ростом, стройной фигурой, обходительной речью и светскими манерами, свойственными тому, о ком я веду речь.
— Ты издеваешься надо мной? — осклабился Джан Мария.
— О нет, ваша светлость. Лишь поясняю, что нужно вам для того, чтобы моя госпожа полюбила вас. Если б вам были присущи достоинства того, о ком я говорю, кого она видит во сне, у вас не возникло бы никаких проблем. Но раз Бог сотворил вас таким, какой вы есть, — незавидной наружности, толстым, низкорослым, занудным…
С диким ревом герцог бросился на шута, по ноги у того оказались так же проворны, как и язык. Он ускользнул от Джана Марии, пулей вылетел на террасу и нашел убежище за юбками своей госпожи.
Глава 7. Коварство Гонзаги
Пожалуй, не следовало мессеру Пеппе распускать язык перед Джаном Марией, ибо речь его только раззадорила герцога. Обидевшись, он обычно старался отомстить, а тут еще шут подсказал ему, как это сделать.
Он без обиняков сказал, что сердце Валентины занято другим мужчиной. И влюбленного, но отвергнутого герцога обуяла ревность. Кто-то, неизвестный ему, стоял у него на дороге, ведущей к девушке, и Джан Мария видел один-единственный выход — убрать это препятствие. Но первоначально требовалось установить личность этого человека, и в этом, с мрачной улыбкой подумал Джан Мария, шут мог бы оказать ему немалую услугу.
Поэтому, вернувшись в свои апартаменты, где вовсю шли приготовления к отъезду, герцог вызвал Мартина Армштадта, командира своей гвардии, и отдал ему короткий приказ:
— Возьми четырех человек и останься в Урбино. Выясни, где живет шут Пеппе. Схвати его и доставь в Баббьяно. Соблюдай осторожность, чтобы на нас не пала ни малейшая тень подозрений.
Наемник поклонился и, коверкая слова, ответил, что воля герцога для него закон.
Перед самым отъездом Джан Мария заглянул к Гвидобальдо, пообещал вернуться через несколько дней и обвенчаться с Валентиной. У правителя Урбино создалось впечатление, что молодые люди пришли к взаимному согласию, а это далеко не соответствовало действительности.
И только когда Джан Мария уже покинул Урбино, Гвидобальдо выяснил у самой Валентины подробности визита последнего к племяннице. Она нашла дядю в маленьком кабинете, где тот уединялся, если его мучила подагра или просто хотел отдохнуть от дворцовой суеты. Он лежал на диване с книгой Пиччинино в руке, красивый, одетый с иголочки, тридцати с небольшим лет от роду. По бледному лицу, темным кругам вокруг глаз Валентина поняла, что у дяди очередной приступ и ему сейчас не до пее, но не смогла сдержаться.
Отложив книгу, Гвидобальдо выслушал ее жалобы.
Поначалу рассердился на мужлана из Баббьяно — сам Монтефельтро отличался безукоризненными манерами, потом заулыбался.
— Откровенно говоря, я не вижу особого повода для негодования. Разумеется, любой мужчина, даже если он герцог, должен соблюдать определенные приличия в общении с такой знатной дамой, как ты. Но раз вы в самом ближайшем будущем поженитесь, мне кажется, можно закрыть глаза на некоторые вольности Джана Марии.
— Похоже, вы меня не поняли, — вздохнула Валентина. — Я не намерена выходить замуж за этого увальня-герцога, которого вы выбрали мне в мужья.
Брови Гвидобальдо взметнулись вверх, в красивых глазах отразилось удивление. Он пожал плечами. С младых лет в нем воспитывали правителя, поэтому иногда Гвидобальдо забывал, что он еще и человек.
— Мы многое прощаем запальчивости юности, — ледяным тоном ответствовал он. — Но у каждого из нас есть терпение. Как твой дядя и правитель государства, в котором ты живешь, я имею над тобой двойную власть, а ты — дважды моя подданная. И данной мне властью я повелеваю тебе выйти замуж за Джана Марию.