Выбрать главу

Они молча проводили байдарочников взглядом, пока те не скрылись за поворотом реки.

— И чего же ты, Василий, от меня хочешь? Чтобы я бегал по окрестностям, пещеры искал? Выяснил, не прячется ли в одной из них пропавший фриц?

— Да что вы, Игорь Васильевич! — запротестовал Алабин. Но как-то не слишком энергично запротестовал. — Я посоветоваться заглянул. Порассуждать. Помните, как вы нам говорили: «Посидим, мужики, порассуждаем, может быть, обо что-нибудь и стукнемся». Странное же дело, как ни посмотри! Знать бы, что за люди эти германцы…

— И зачем к нам пожаловали! — усмехнулся Корнилов. — А ты не пытался запросить немецкую сторону?

— Вы что, шефа нашего не знаете? — мрачно сказал Алабин и скрипучим голосом провещал: «Вместо того чтобы убийцу искать, вы предлагаете выяснить, хорошим ли человеком был убитый? Алабин, Алабин, мыслите как муравей».

— Почему как муравей?

— Вот я и спросил его об этом однажды. И получил исчерпывающий ответ. «Потому, что муравей и вовсе не мыслит».

Корнилов почувствовал, что подполковник до сих пор переживает обиду и решил уйти от неприятной темы.

— Послушай, ты еще не проголодался?

— Да мы только что поужинали! — удивился Алабин. — И так плотно!

— Правда? А мне показалось, уже много времени прошло. Вспомнил, как ты закуски недоеденные в холодильник убирал… Кстати, а у тебя у самого есть рабочие версии по поводу убитого «спелеолога»?

— До рабочих версий пока далеко, но какие-то завалящие мыслишки появляются.

— Поделись.

— Вы только не улыбайтесь. А то опять про «Остров сокровищ» скажете.

— Давай, давай, не труси соломой Выкладывай!

— В этих местах имение Набоковых было. В Рождествене — дом дяди Владимира Набокова, миллионера Рукавишникова. Богатейшие люди. А ведь первые годы эмиграции Набоковы бедствовали. Мать писателя одно колечко сумела вывезти. Все ценности в России остались.

— В Петербурге, — уточнил Корнилов. — Набоков в своих воспоминаниях пишет, как швейцар показал солдатам сейф с драгоценностями, запрятанный в стене. Читал?

— Это я знаю. Но посудите сами — в таких богатых имениях и картины знаменитых художников были, и фарфор, и столовое серебро.

— Не разгоняйся. Революция все подчистила. Или местные крестьяне.

— Могли и не успеть.

— Объясни.

— Шла война, немцы двигались на Петроград. Набоковы могли основные ценности спрятать здесь. В каких-нибудь пещерах, подвалах. И через много, много лет немцы как-то об этом узнали. И решили прибрать к рукам.

— Вася, Владимир Набоков не так уж давно умер. В 1977 году. Он мог и сам попробовать вернуть себе ценности. Законным путем! Если бы они существовали. Кто бы посмел ему отказать?

— Он просто не верил, что их вернут. И молчал.

— А сын? Вдова? Да в его воспоминаниях нет и намека на оставленные в усадьбе ценности.

— Был бы намек — давно всю округу перекопали!

— Хорошо! — вдруг легко согласился Игорь Васильевич. — Примем как одну из гипотез. Есть и другие?

— Есть. В сорок первом сюда пришли германцы. — Алабин почему-то упорно называл немцев германцами. Корнилов вспомнил, что и раньше слышал от него это, не совсем привычное для слуха, словечко. — И в сорок четвертом их отсюда выбили. Киевское шоссе — прямая дорога на Запад. Все их обозы отступали здесь. По этому шоссе они везли награбленное добро из Гатчинских и Павловских дворцов.

— Янтарную комнату из Петродворца…

— А почему бы и нет?!

— Ее вывозили морем.

— У вас есть хоть одно достоверное подтверждение?

— У меня — нет. — Корнилов улыбнулся. В запальчивости Алабина было для него что-то новое. За долгие годы совместной работы у Игоря Васильевича создалось представление о нем, как о человеке очень спокойном и уравновешенном.

— То-то и оно! — Алабин, наконец, улыбнулся. — Оставим в покое Янтарную комнату. И без нее хватает пропавших ценностей. Тот же Гатчинский дворец.

— Вася, как шальную гипотезу можно принять к сведению. Но такие ценности незаметно не упрячешь. Вокруг люди — местные жители. Они же видели бы, проболтались. А если не они — сами немцы. После войны кто-то мог и заговорить. А у тебя нет более… — Корнилов помедлил, подыскал не слишком резкое и обидное слово, — земной версии?

— Да тут все версии земные. Речь о пещерах идет!