Строчку за строчкой он вносил свои наблюдения и разговоры в «Ежедневник». Но даже сейчас ему было нелегко вспомнить, о чем говорили они с Генриеттой. Но о чем бы ни говорили, рефреном всегда звучали слова:
Фризе должен поручить свои розыски частному бюро, в котором она работала. И, кроме того, Карфаген должен быть разрушен.
О чем они еще говорили? Фризе улыбнулся. К делу это явно не относилось.
А редкие беседы с Зинаидой? Обо всем и ни о чем. Эта девушка — крепкий орешек. Почти ничего о себе не рассказала. Кто ее друзья, с кем встречается?
Захлопнув «Ежедневник», Фризе забросил его на старое место. Под диван. Потом придвинул к себе телефон и набрал номер Рамодина.
Майор даже не удивился, услышав его голос. Сказал ворчливо вместо приветствия:
— Мужик, через два дня завязываю с политикой. И мы с тобой раскрутим дело Павлова! — Наверное, майор решил, что Фризе опять будет донимать его вопросами о том, как идет расследование.
— Бог с тобой! — Фризе был великодушен. — Скажи лучше, твоя половина не согласится на меня поработать пару вечеров? У нее это здорово получается. А фирма хорошо заплатит.
— Эй, господин?! Уж не собрался ли ты подъехать к моей тетке? Яйца отрежу!
— Грубишь?!
— Шучу! — Голос Рамодина звучал миролюбиво. — Верунчик, ты одета? — окликнул он жену. — Тут один ухажер поговорить с тобой желает,
Оказалось, что Вера только что отдежурила и три дня свободна. Услышав про возможность заработать, она тут же согласилась на предложение.
— Куплю себе шапку из чернобурки.
— Еще и на воротник хватит, — пообещал Владимир.
Они договорились встретиться через час обсудить детали.
Через дорогу от архива находился крошечный скверик. Такой крошечный, что в солнечную погоду тень от единственного уцелевшего тополя покрывала всю его территорию.
В собачьи часы пик — ранним утром и поздним вечером — здесь выгуливают питомцев все собачники района. Следы этих прогулок остаются в скверике навечно. Пока солнце и ветер не завершат работу. Но и псы не теряют времени даром.
Фризе миновал брешь в чугунной ограде, на которой красовалась табличка: «Выгул собак запрещен. Штраф 500.000 р.», и огляделся. Две большие облезлые скамейки пустовали. Владимир выбрал ту, с которой открывался хороший вид на подъезд архива. Впрочем, на второй скамейке сидеть было невозможно из-за выломанной спинки.
Теперь предстояло дождаться, когда из подъезда появится Зинаида.
По опыту Владимир знал, что архивные мышки непредсказуемы и могут покинуть унылый читальный зал задолго до его закрытия. Хорошая погода, встреча с подругой — или другом, — мигрень, поход в парикмахерскую — любая из этих причин, а также тысячи других, могут повлиять на их поведение.
Поэтому он пришел задолго до закрытия архива и приготовился ждать.
Вера Рамодина, расположившись неподалеку в стареньком «Москвиче», караулила Генриетту.
Две бесцветные дамы средних лет с сомнением оглядели сломанную скамейку. Составить их словесный портрет Фризе не сумел бы и через минуту после расставания.
— Молодой человек, вы не могли бы пересесть? — спросила дама помоложе. И, наверное, посмелей.
— Нет.
Такого ответа дамы не ожидали. Некоторое время они пребывали в замешательстве. Потом переглянулись и сели рядом с Владимиром.
Фризе кожей ощущал их враждебность. Ну как же им было не злиться? Пришли в садик обсудить свои насущные проблемы, а тут ошивается одетый в джинсу бездельник!
— Неужели интересно слушать бабьи разговоры? — спросила одна из дам свою приятельницу.
…..Некоторые о-бо-жают!
Чтобы не втянуться в спор, Владимир промолчал.
Следующие пять минут женщины не раскрывали рта. Шуршали бумагой, перекладывали пакеты с покупками. Наконец смелая сказала со вздохом:
— Жаль Муру.
— Да. К животным привыкаешь.
— Не поверишь, я белугой ревела. Не плакала так, схоронив двух мужей.
Пожилой мужчина с седыми, давно не стриженными волосами медленно прошел через сквер и остановился у мусорного бака. Его темно-серый, когда-то модный костюм был заношен до блеска, заштопан на локтях. Наверное, мужчина штопал сам — ни одна женщина, даже если бы и очень и хотела, не могла бы создать эти шедевры штопки.