Лера обратила внимание, что обращается Зотов только к ней, Игорь в разговоре как бы и не участвует, хотя сидит тут же, рядом. И обращается Вячеслав Олегович к ней ласково, словно и не устраивал ей выволочку несколько минут назад на кухне. Конечно, она понимала, о чём говорит дядя Слава. Лера Немчинова была девушкой начитанной, а про подобные конфликты книжек написано немало.
— Если у твоих родителей хранились кассеты с такими материалами, то вполне понятно, что кому-то они понадобились. Прошло десять лет, но интерес к информации не утрачен. Но я подумал ещё вот о чём: твой дедушка убил твоих родителей. Я понимаю, для тебя, Лерочка, это огромная трагедия, и ты не можешь простить деда. А ты когда-нибудь думала о том, что дедушка убил не только твоего папу? Он ведь убил собственного сына. И для этого нужны очень веские основания. Я бы посоветовал тебе над этим задуматься.
— Не было у него никаких оснований, — оборвала Зотова Лера. — Просто напился пьяный и схватился за ружьё. Подонок, сволочь! Ненавижу его!
Зотов поднял руку, словно хотел остановить её.
— Не всё так просто, девочка моя. Я не верю в то, что твой дед мог банально напиться и перестрелять собутыльников. Эта сказка хорошо проходит в милиции, но не среди близких людей, которые хорошо знали семью. Твой дед был человеком спокойным и уравновешенным, в нём совсем не было агрессивности. Он очень любил твоего папу. И, между прочим, почти не пил. Что же такое могло случиться, чтобы он сделал то, что сделал? Разве ты сама его никогда не спрашивала?
— Нет. Чего спрашивать? Он убил моих родителей, оставил меня сиротой в восемь лет. Так что толку разговаривать об этом? Родителей всё равно не вернёшь, — с горечью ответила Лера.
— Это верно, — согласился Зотов, — но верно лишь отчасти. Лерочка, твоих родителей нет в живых, дедушка — единственный твой близкий родственник на этом свете. Ты живёшь с ним бок о бок, под одной крышей. Так неужели тебе не хочется хотя бы понять, что тогда произошло? Я знаю, ты плохо относишься к деду, ненавидишь его всей душой, но, деточка, так жить нельзя. Нельзя ненавидеть человека за поступок, не понимая, почему он его совершил. Я уж не говорю о том, что нужно уметь прощать людей.
— Да разве можно простить такое? — закричала Лера. — Вам легко говорить, ваших родителей не убивали! Давайте я завтра их убью, а потом посмотрю, как вы будете меня прощать. Как у вас язык поворачивается…
— Хватит, — прервал её Зотов. — Прекрати истерику. Убийству оправдания нет, но это не означает, что мы не должны пытаться понять правду. Ты, между прочим, дорогая моя, до сегодняшнего дня вынашивала планы избавиться от шантажиста. Ты что же, на курорт его посылать собиралась, чтобы он не звонил больше нашему чудесному Игорьку? Ты его убить хотела.
— Сравнили тоже! — фыркнула она. — Я хотела убить шантажиста, а дед собственного сына убил, меня сиротой оставил.
— А если у вашего шантажиста пятеро детей? Вы ведь их тоже сиротами оставили бы. Ловко у вас получается, голубки! Вам, значит, убивать, можно, а больше никому нельзя. Это как называется? Двойная мораль? Не просто двойная — преступная!
— Он — шантажист, он сам преступник, — не отступала Лера. — А мои родители никого не шантажировали.
— А ты откуда знаешь? — прищурился Зотов.
— Если бы они сделали что-то нехорошее, и дед их убил за это, он бы на суде так и сказал, чтобы оправдать себя. Он же не сказал? Не сказал. Значит, сказать было нечего. Напился и застрелил, подонок. Вот так!
Лера окинула Зотова победным взглядом. Пусть попробует возразить против её железной логики. А то сравнивать надумал её папу с мамой и какого-то мерзкого шантажиста. Она старалась говорить как можно громче и увереннее, чтобы заглушить невесть откуда взявшийся голосок, который начал ей что-то нашёптывать… Что-то такое неприятное, опасное, вызывающее страх.
— И снова ты права, — отчего-то мирно согласился Зотов. — Твой дед ни на следствии, ни на на суде ничего такого не сказал. Но ты не забывай, что речь шла о его сыне. О его единственном сыне, об отце его единственной внучки. Сына больше нет, но остаётся его репутация и, между прочим, остаётся жить маленькая девочка. Каково этой девочке придётся в дальнейшем, если все, в том числе и она сама, будут знать, что её отец совершил нечто преступное? Твой дед мог знать какую-то ужасную правду про твоих родителей, но он скрыл её, взял вину полностью на себя, чтобы облегчить жизнь тебе же, Лера. Он о тебе заботился. Он о тебе думал, потому и пошёл в тюрьму не на три года, а на все девять лет. Он принёс себя в жертву всей твоей будущей жизни. Ты не хотела бы об этом подумать, а потом и поговорить со своим дедом?
— Да почему вы так уверены, что это правда? Придумали себе какую-то байку дурацкую и сами же в неё поверили! — возмутилась она. — Всего, что вы тут наговорили, просто не может быть. Не такой он человек, чтобы приносить себя в жертву. И вообще, это всё ужасно глупо. Если бы он заботился обо мне и моей жизни, то не оставил бы сиротой. Вот и всё. И нечего об этом больше рассуждать. Выдумали тоже!
Появившийся внутри голосок, однако, становился всё громче. Действительно, Лера никогда не думала о своей трагедии так, как сейчас преподносил её дядя Слава. Но этого же не может быть! Не может! Её родители самые лучшие, самые талантливые, самые добрые и красивые, они просто не могли сделать ничего такого, за что их можно было убить, да ещё бояться за репутацию. Всё этот Зотов противный выдумывает.
Лера искоса посмотрела на Игоря, ожидая, что он включится в разговор и скажет что-нибудь такое, что заставит Зотова перестать измываться над памятью её папы и мамы. Почему он её не защищает? Почему не поможет ей в трудную минуту? Ведь она всегда бросается ему на помощь по первому зову.
Но Игорь молчал и не смотрел на неё. Он сосредоточенно разглядывал ногти на руках, и Лере показалось, что он избегает встречаться с ней глазами.
— А хочешь, я скажу, о чём ты сейчас думаешь? — прервал молчание Зотов. — Ты думаешь о том, что твои родители были лучше всех на свете. Я угадал?
Лере стало неприятно оттого, что малосимпатичный ей человек так легко прочитал её мысли.
— Ну и что? — с вызовом сказала она. — И что с того?
— А то, что я, вполне вероятно, прав. Твой дедушка как раз и хотел, чтобы твои родители навсегда остались в твоей памяти самыми лучшими, самыми добрыми и прекрасными. Поэтому он и скрыл какую-то правду.
Девушка помотала головой, словно стряхивая с себя наваждение. Ей не хотелось прислушиваться ни к словам дяди Славы, ни к собственному внутреннему голосу. Эти слова и этот голос ей мешали, они разрушали тот мир, который она с таким трудом создавала все эти десять лет, который выстроила и тщательно оберегала.
— Если бы он их не убил, то и скрывать ничего не пришлось бы. Вы сами себе противоречите.
— Нисколько. Он мог убить их в тот момент, когда то нехорошее, что они сделали, грозило вот-вот выплыть наружу. Был бы скандал, твоих родителей посадили бы в тюрьму, и тогда пострадала бы и их репутация, и твоя жизнь. Согласись, куда удобнее быть сиротой, родители которой оказались невинными жертвами, чем дочерью преступников.
Этого Лера вынести уже не могла. Да как он смеет так с ней разговаривать? Как смеет говорить такие чудовищные вещи про её любимых родителей? Негодяй, мерзавец! Циничный мерзавец! «Удобнее быть сиротой». Знал бы он, что такое остаться сиротой в восемь лет.
— Замолчите немедленно! — закричала она в полный голос, вскакивая с места. — Вы не смеете так говорить! И думать так не имеете права! Почему вы деда выгораживаете? Кто вам позволил поливать грязью моих родителей?