— Погоди, а ты до этого разве о существовании брата не знал?
— В том-то и дело, что нет. В личном деле Сизова ни о каких братьях не упоминается. Я так думаю, что он решил о нем не писать, чтобы у приемной комиссии не возникло лишних вопросов. Формально он прав. Ведь тот не брат же ему, на самом-то деле.
— Макс, а его фамилию ты не выяснил?
— Не только фамилию, но и адрес. И даже побывал по этому адресу.
— И что же?
Вместо ответа Мишин достал фотографию и протянул Дворецкому.
— Никого не узнаешь?
Юра внимательно всмотрелся.
— Вот этот — Сизов. Это, я так понимаю, его брат с семьей.
— Женщина не кажется тебе знакомой?
Юра еще раз посмотрел на фотографию.
— Ты знаешь… А ведь она похожа… Ты хочешь сказать, что это Светлана Кочетова?
— Именно.
— Вот это поворот! — Дворецкий даже присвистнул. — Ну ничего себе! Слушай, а дело-то становится очень и очень неприятным… Макс, тебе нужно срочно выяснить, не были ли Сизов и Баранчеев накануне своего исчезновения в увольнении или самоволке. Это для нас обоих очень важно… Чувствую, что искать нам придется не пропавших курсантов, а скрывающихся преступников.
— Юр, ты можешь толком объяснить, в чем дело?
— А дело все в том… Слушай, а у Баранчеева же «Нива»?
— Ну «Нива»!
— Вообще труба! Мне не так давно звонил наш общий друг журналист и рассказал очень интересную вещь. Оказывается, два дня подряд — в пятницу и в субботу — около палатки Кочетовой дежурила «Нива» с двумя парнями и девчонками. В субботу они дождались Шлема с Зубром и уехали за ними следом. По нашей неофициальной информации, это был день, когда те собирали дань с палаток. То есть они были при хороших деньгах. Вот тебе и мотив для убийства!
— А при чем здесь Кочетова?
— А Кочетова могла стать невольным свидетелем. И ее нужно было убрать. По времени все совпадает: Шлем с Зубром уезжают часов в семь-восемь, их убивают, забирают деньги, поджигают машину и в ту же ночь приходят к Кочетовой. Пистолет один и тот же. Почерк один и тот же — выстрел, потом поджог.
— Юр, но зачем Баранчееву деньги? У него их и так куры не клюют!
— Деньги никогда не бывают лишними, — резонно заметил Дворецкий.
— Но постой, Кочетова же родственница Сизова! Неужели ты думаешь…
— Здесь может быть такой расклад — через Кочетову они узнают, когда приезжают Шлем с Зубром. Обтяпывают свое дельце. А потом убирают Кочетову как свидетельницу. Ведь это же мог сделать и Баранчеев!
— Бред какой-то!… — пробормотал Мишин.
— А ты думал убийства — высокогуманные поступки?! И подчиненные строгой логике?! Я уж столько всего насмотрелся! И как дети убивают родителей, и как родители детей… — Дворецкий поморщился и махнул рукой. — Ладно, дуй в училище и выясняй, не ходили ли они в самоволку. При любом исходе — сразу звони.
— Вообще-то я хотел еще заехать к матери Баранчеева. Я ей звонил, и она ждет меня дома.
Глава седьмая
То, что Людмила Станиславовна врет, Мишин понял сразу.
После предыдущих встреч с Баранчеевой, а они происходили в офисе ее фирмы, у Мишина сложилось о ней представление как о женщине властной, жесткой, решительной, но одновременно настолько трепетно любящей своего единственного избалованного, непутевого сына, что на первый взгляд было просто удивительно, как в этой царственной особе уживаются эти две половинки. Когда Людмила Станиславовна говорила о своем Альберте, то казалось, что рассказывает она не о восемнадцатилетнем защитнике Родины, а о восьмилетнем шалуне, решившем в очередной раз разыграть свою любимую мамочку…
— Увы, у меня ничего нового… — в какой уже раз притворно вздохнула она и по слогам повторила: — Ни-че-го.
Врет же ведь, врет!… Но смысл?
Он чувствовал, что ее так и распирает от какой-то тайны, которую она не собиралась ему открывать. В этот момент она была похожа на маленькую девочку, случайно подсмотревшую, где мальчики делают тайнички, и не спешившую об этом рассказать своим подружкам, а обдумывающую, как бы посмотреть, что в них находится.
Никудышная из вас актриса, Людмила Станиславовна, подумал Мишин, все ваши чувства написаны на лице.