- И душу вылечиваете?
- Того, кто верит. В древности выживали только верующие.
- Значит, действуете на сознание?
Она улыбнулась с такой долей снисходительности, что мне стало неуютно. У меня, у твердого материалиста, аргументов не было. Если есть душа, то она располагается в области сознания. Не в желудке же?
- Сергей Георгиевич, если вы хотите понять историю Ольшанина на уровне сознания, то ничего не выйдет. Все происходит на уровне подсознания.
- Но вы же врачуете не подсознание, а душу.
- Душа и есть подсознание.
Вообще-то, я спорщик. Но перечить женщине мешало не только уважение, но и не очень ясная мысль о примитивности моей позиции. Все эти душеведы, поисковики духовной материи, верящие в бессмертие и в загробный мир, говорящие о каком-то космическом разуме и просто верующие в Бога оставались едины в одном - не были плоскими материалистами. Они не могли смириться с мыслью о смерти, а точнее, с бесследным исчезновением с лика земли. А я смирился?
- Амалия Карловна, какой диагноз у Ольшанина?
- Спросили, будто у человека не душа болит, а заноза в пальце.
- Так что у него с душой?
Она встала и прошлась по просторному кабинету, в котором не было ни приборов медицинских, ни настенных памяток. И меня опять удивила ее подтянутость и даже высокий рост.
- Сергей Георгиевич, по-моему, он психопат.
- Это, значит, какой?
- Типы психопатов скоро не перечислить. Истерические, возбудимого круга, астенические, неустойчивые, шизоидные и так далее.
Мне не хотелось спрашивать в лоб, да она бы и не ответила - мог ли Ольшанин совершить два убийства? Я зашел с другой стороны, с юридической:
- Амалия Карловна, психопаты вменяемы?
- Бесспорно. Ненормальное поведение нормальных людей, как говорил Бехтерев. Например, алкоголики, легко возбудимые…
Мне припомнилось, что раньше об Ольшанине она говорила другое. Но тогда была деревенская баба, а теперь невропатолог. Она села, изобразив ожиданье моего следующего вопроса.
- Амалия Карловна, а почему психопаты агрессивны?
- Из-за тревожности.
Я не понял, поскольку считал, что вся страна живет в напряжении. Все мы постоянно напрягаемся. Когда я допрашиваю, то, бывает, коленки ходуном ходят.
- Сергей Георгиевич, тревожность - основа многих психических аномалий. Например, предпатологического состояния.
- Это… что?
- Неуверенность, пугливость, депрессия, страх могут вызвать разрядку и толкнуть на немотивированный поступок, который потом и сам не сможет объяснить.
Меня охватила мысль вроде скрученного жгута. Неужели сошлось? Выкопать тело из могилы, снести его в чужой дом, хозяина дома утопить… Цепь немотивированных поступков… Сошлось бы, если бы не стрихнин.
- Амалия Карловна, отчего это у Ольшанина?
- Думаю, результат родовой травмы.
- Он жалуется на какие-то стуки…
- Вот-вот. Типичная перинатальная патология. Гипоксия при родах или повреждение периферического нерва. Самый популярный тик - мигательный. А у Мити стуки…
Я сидел понуро. Дело осложнилось совсем с неожиданной стороны. Психически больной. Попробуй его допроси. Экспертиза, адвокат, родственники…
Я встряхнулся весело и даже шумно, как утка из воды. И сказал почти с радостным подъемом:
- Амалия Карловна, у меня к вам еще дело… Вы нашли труп в воде, мой начальник о вас легенды рассказывает. Я хочу написать в журнал очерк.
Ресницы ли разлепились, глаза ли потеплели, зрачки ли потемнели, но решетки взгляду не мешали - исчезли. Голосом певучим, тем, каким говорила в поселке, она произнесла:
- Милый, очерков обо мне и дипломов три папки.
- Где они?
- Дома. Пойдем, я живу рядом.
24
Квартира трехкомнатная, а может, и четырехкомнатная. В шестидесятые годы излишки площади шли на вес золота. Тут просторно, как в доме из американского фильма. Мы прошли в помещение, чистое и белое, здесь хозяйка принимает больных на дому. Но это была кухня-столовая.
- Располагайтесь, Сергей Георгиевич.
Я сел, оказавшись под картиной, вышитой стеклярусом. Вроде бы лебедь. И тут меня прихватила не то скованность, не то робость. Располагайтесь… У меня есть четыре предмета, с которыми я расстаюсь только на ночь: удостоверение, пистолет, очки и портфель. Сейчас удостоверение при мне, очки на мне, а куда деть портфель с пистолетом и бланками протоколов? Поставить на пол?
- Определите свой портфель, - хозяйка подкатила ко мне крохотный столик-решетку на колесиках.
Я вертел головой, как школьник в музее. Стол, за которым сидел, показался мне чуть ли не плетеным, но он был набран из чугунных плашек и покрыт белым лаком. Торшер с подсвечниками… Многоярусная подстава из полированной нержавейки… У холодильника блестит этажерка-стол с бутылками и фарфором…
- Сергей Георгиевич, как будете пить кофе?
Я не растерялся:
- Мелкими глоточками.
- По-восточному, эспрессо, капуччино… Например, «маккофе-амаретто» не рекомендую, миндаль все отбивает.
- По-восточному, - пожалуй, единственный знал я способ.
Амалия Карловна переоделась. Халат или кимоно, которые я не очень отличаю: мой профессиональный недостаток, потому что мучаюсь с описанием одежды на женских трупах. Пуговиц на нем не было - на липучках, что ли? И цвета разнообразного, хамелеонистого, неуловимого. Кроме халата, были еще тапочки, расшитые бисером.
- Обожаю роскошную расхлябанность, - ответила она на мою зоркость.
Кофе по-восточному клокотало, словно вулкан. Кофейник стоял на деревянной подставе, как оказалось, из сандалового дерева. Фарфоровые чашки имели форму конусов и походили на лебедят. Я хотел пригубить, но хозяйка меня остановила:
- Сергей Георгиевич, вы не представляете, как хорош кофе после рюмки вот этого напитка.
На столе возникла высокая тонкопрямоугольная бутылка, наклейка которой сообщила, что это водка под названием «Гостиный двор». Особая, сорок градусов, с ароматом почек сосны, тмина и янтарной кислоты. Две рюмки: не поймешь, что прозрачнее, стекло или водка. Неожиданно я сподобился на тост, разумеется, неожиданный:
- Амалия Карловна, пью за вас, за женщину бесподобную и уникальную!
Водка оказалась тоже бесподобной - вместо сивухи веяло лесом. Закусили тонкими ломтиками мяса, от которых веяло костровым дымком. Я хотел взять чашку с кофе, но хозяйка остановила:
- Теперь за вас!
Действо повторилось. Не знаю, как насчет сосновых почек и янтарной кислоты, но жизненная сила в водке была. Меня обдало счастьем, как теплой водой окатило. Еще бы: я, рядовой следователь, в сущности, сельской прокуратуры сидел в гостях у знаменитой женщины.
Я хотел было все-таки глотнуть кофе по-восточному, но мой же вопрос помешал:
- Амалия Карловна, как вы достигли своих гиперспособностей?
- Научить?
- Разве возможно?
- При условии. Ты кого любишь? - перешла она на обращение попроще.
- Жену, родителей…
- Еще?
- Других просто уважаю.
- Ты должен любить только одного человека.
- Маму?
- Нет, себя. Тогда станешь самодостаточен, самобытен и самостоятелен. И придет успех.
Ее мысль мне понравилась. Но я хотел что-то сделать… Ага, выпить кофе. Однако рука Амалии Карловны опередила - налила очередную рюмку. Кто сказал, что кофе лучше водки?
- А здоровье? - спросил я, имея в виду не самодостаточность, а повод для тоста.
- Что-нибудь болит?
- Иногда трудно согнуться.
- Сергей, это позвоночник.
- Шнурки на ботинках не завязать.
- Носи ботинки без шнурков.
- Тогда, Карловна, пиши.
- Что?
- Рецепт на ботинки без шнурков.
Мы выпили-таки за здоровье. А кто, собственно, не здоров? Я куплю ботинки без шнурков. Амалия Карловна пышела здоровьем, как свежесорванный персик. Впалость щек и очерченность губ само собой, но цвет кожи… Золотистый! А взгляд? Глаза, там, за склеенными ресничками, улыбались мне - конечно, вместе с губами - как старому другу.