- А кофе? - вспомнил я.
- Что мы сидим на кухне, как бедные родственники? Переместимся.
- Вместе с кофе, - уточнил я.
Мы переместились и с кофе, и с бутылкой, по-моему, уже с другой. Я спохватился: у меня же к ней сто вопросов по экстрасенсорике, по биополю, по биолокации, по иррациональным явлениям, по ясновиденью, по яснослышанью…
Карловна ушла подогревать кофе. Я сидел на диване… Нет, не на диване, а на каком-то мягком ковчеге; тогда уж не на ковчеге, а в ковчеге. И оглядывал комнату. На стенах плетеные корзинки и разнообразные светильники. По полу разбросаны маленькие розовые коврики.
Хозяйка принесла кофе и объяснила:
- Я придерживаюсь японского стиля.
- В смысле… риса?
- Прямолинейность, определенность и повторяемость недопустимы.
- Однако, с водочкой мы повторялись, - заметил я.
Карловна пододвинула маленький столик, объяснив, из чего он:
- Из бразильского джакаранда.
- Неужели? - удивился я, что в Бразилии растет джакаранд, если только это дерево.
- А вон те стулья обиты акульей кожей.
Интереса к ним я не проявил, потому что акульих зубов не увидел. Меня потянуло на кофе. По вкусовым качествам оно показалось ниже водки: если та пахла сосновой почкой, то кофе отдавало просто бочкой, огуречной. Но жажда заставила выпить следующую чашку. Я бы и третью выпил, если бы не чудо…
Халатик-то, цельносшитый, полураспахнулся. Под ним оказались ножки, две, желтые и сдобные, будто только что испеченные. Я не удивился, потому что в моде вседозволенность.
- Сережа, хочешь поцеловать?
- Тебя?
- Нет, мои колени.
- Зачем?
- Они пахнут киви…
Что-то случилось. Ко всем частям моего тела прилил жар, смешанный с зудом. Я понял, что умру, если не поцелую киви… Все обилие ламп меркло долго и медленно. Киви…
25
Глаза открылись после приложенного усилия. Что, где?.. Сперва надо определиться в пространстве. На стенах вязаные корзиночки, потухшие лампы… Пространство знакомо. А время? За окнами светло, за окнами ярко… Я глянул на свои наручные часы - девять утра. Значит, проспал вечер и ночь…
Я поёрзал от физического дискомфорта. Обнажённый я, в смысле, голый. На мне лишь часы и нет трусов, без которых спать не привык. Кто их мог снять? Лежу на диване-ковчеге, вернее в диване-ковчеге…
Повернулся я резко, словно захотел поймать снявшего трусы. Меня тут же передернула судорога - от ног до макушки…
Рядом со мной, тоже без признаков одежды, лежала желтокожая старуха без волос и без грудей…
Я прыгнул на пол и стал одеваться быстрее солдата, поднятого по тревоге. Руки не попадали в рубашку, ноги-в брюки… Я трясся, как припадочный. Все-таки оделся…
Амалия спала. Я пробежал на кухню за портфелем и оглядел стол. Пустая бутылка из-под водки «Гостиный двор». Таблетки и пузырьки… «Берлидорм-5»… Ага, для меня, редкое снотворное, смесь нозепама с ментолом, да плюс водка… А зачем шприц? Ведь снотворное в таблетках, бросается в рюмку…
Я открыл портфель - пистолет цел. Удостоверение в кармане, очки на мне. Неужели Амалия наркоманка?
Меня опять бросило к столику с пузырьками и рецептами. Импортные… Понимаю через слово. Так, бальзам для инъекции… Предназначен для мгновенного действия… Какого действия? Повышает потенцию.. Умственную, что ли? Эрекция не исчезает несколько часов… Очевидная разгадка ползла ко мне гусеницей. Я не верил… Не нужны Амалии ни пистолеты, ни деньги… Она мне, пьяному, сделала укол. Ради эрекции на несколько часов, на ночь… Я схватил портфель, покопался в дверных запорах и выскочил на улицу, на свободный утренний воздух…
Голова не болела, хотя слегка поташнивало. Болело в промежности и в области таза. Но другая боль, не физическая, тупо стучала в грудную клетку откуда-то изнутри, от сердца.
Надо разобраться, что случилось… Я даже приостановился, чтобы, значит, разобраться. Что случилось… Да ничего особенного: невропатолог изнасиловала следователя прокуратуры.
Шел я ускоренным шагом. Куда? В никуда.
- Педик, с утра набрался, - отбросил меня парень, в которого я врезался. Видимо, меня пошатывало. Но почему педик? Ага, я не брился и не умывался. Надо в парикмахерскую…
Разбитной мастер мне сообщил:
- Вас трудно брить.
- Почему?
- Нервное подвижное лицо. У вас что-то случилось?
- Да, любовная история.
- Потеряли женщину?
- Наоборот, приобрел лишнюю.
- Эка печаль! У меня их две, и обе по делу.
- Не понял…
- Я люблю толстеньких, такую и взял в жены. А теперь в моде худые. С женой в общество не пойдешь. Для этой цели завел вторую, тонкую и костистую.
Я попросил его не жалеть одеколона - вместо умывания. И опять зашагал в никуда, подгоняемый раскаленными мыслями…
Выходило, что я интересовал Амалию только как сексуальный партнер. И она не побоялась пойти на эту акцию? А чего бояться? Я что - жаловаться стану? Кому: начальнику следственного отдела или прокурору области? Мол, докторша заманила на квартиру, напоила, уколола и всю ночь того…
Видимо, бритье с одеколоном мой лик не взбодрило, потому что какой-то встречный мужик сообщил негромко:
- Братец, унынье - это тяжкий грех.
- Что же делать?
- Выпить. Пойдем?
- Нет, спасибо.
Люди свободно читали по моему лицу. На нем написано, чем я занимался ночью. Блуд на нем и грех. Не по моей же вине. Но что же это за следователь, которого можно подпоить и уколоть? Ведь если узнают в прокуратуре, то придется уходить с должности или сгореть со стыда.
Я свернул в скверик и отыскал пустую скамейку… Главное, что сделала Амалия, - она меня унизила. Но ведь никто не узнает. Если вина… Мысль, вернее догадка, расстелилась почти радостью - я забыл, что Амалия колдунья. Не опоила она меня и не уколола - загипнотизировала, и у меня с ней ничего не было…
- Молодой человек, вам плохо? - спросила древняя старушка, которая, оказывается, сидела рядом.
- Да, мне плохо.
- Вряд ли.
- Откуда вы знаете?
- Потому что мне еще хуже.
Для чужого горя места в груди не осталось. Кофе, надо выпить кофе. Я встал и автоматически, шагом, дошел до закусочной. Пил и не понимал удивления буфетчицы, пока она не спросила:
- Пятую чашку будете?
Я выпил. И она, пятая, как бы поставила все на место. Сколько мужиков пьянствуют, имеют любовниц, ходят к проституткам - и спокойны. А я? Потому что Лида…
Как гляну ей в глаза, как объясню, как прикоснусь?.. Умолчать. Но как стану жить, словно оплеванный? Как явлюсь домой, что сегодня намеревался сделать? Нет, не сегодня, а еще вчера вечером.
Мысль перескочила - она скакала безостановочно. Перескочила на нравственность. Амалия Карловна всеми любима и уважаема. Легендарная личность. Но разве уважаемый обществом человек может быть безнравственным? Или это общество ее не знает? Тогда надо…
После провальной ночи во мне как бы очнулся следователь. Я руководствуюсь статьями уголовного кодекса, в основе которого, как и в основе моей работы, лежит нравственность. В основе работы врача лежат не лекарства и анализы, а клятва Гиппократа. Амалия сказала, что она лечит не тело - лечит душу. Лечит, не имея совести?
Я открыл портфель и вынул записи, сделанные в прокуратуре. О тех, кого она вылечила.
26
То, что я задумал, не укладывалось в понятия здравого смысла - антипод любознательности. Здравый смысл рационален - он обязывает не распыляться и делать только то, что необходимо. Но у меня уже был собственный жизненный опыт, которого хватило на афоризм: тот, кто делает лишь необходимое, никогда вершин не достигнет. И вообще, успеха не добьется.