- Потусторонняя баба, - сообщил он и сел рядом со мной.
- В каком смысле?
- У нее есть связи.
- В структурах власти?
- С потусторонним миром.
- Вы-то как на Амалию Карловну вышли, гражданин Турченюк? - вспомнил я фамилию.
- Год, как женат. Сперва думал… Да ничего не думал. Мужик обязан идти впереди.
- Куда?
- Например, открыть дверь в квартиру. А потом вижу: живем молчком, пупок торчком.
- У кого пупок торчком? - не понял я.
Парень смотрел на меня удивленно: если я понял, что живут молчком, то чего же не понять пупка торчком. Поэтому стал растолковывать членораздельно и внушительно:
- Жене без меня в квартиру не войти. Зовет соседей.
- Замок?
- Какой, на хрен, замок!
- Ну да, пупок торчком, - смекнул я.
- Ну! Боялась!
- Чего?
- Вот эту бабу Карловну и пригласили. За деньги, конечно.
Мы смотрели друг на друга слегка обессиленно. Я не понимал значения торчащего пупка, а он не понимал, почему следователь прокуратуры такой тупой.
- Что же объяснила баба Карловна?
- Жене было семнадцать. Пришла домой, открыла дверь, а в передней родная мать висит под потолком. Покончила с собой. С тех пор жена и не может первой шагнуть в переднюю.
- Что сделала целительница?
- Свела жену к гипнотизеру. Он ей внушил, что все это хреновина. И страхи ушли с концами.
Итак, помогла не Амалия Карловна, а гипнотизер?
27
Я устал, но запах придал моим мыслям и телу иное направление - аромат пельменей. Кафе. О том, что оно молодежное, я определил по самодельному плакату у дверей - «Голод - стимул аппетита». Я не удержался…
Заказал две порции пельменей и бутылку воды. Я пишу о времени, когда были лимонад, крем-сода, морс, крюшон, ситро, квас, но не было «пепси». Со мной за столиком оказался габаритный мужчина, евший так сосредоточенно, словно прислушивался к пищеварению в кишечнике. Заметив мое внимание, он сообщил:
- Питаться надо в одиночестве.
- Почему?
- Меньше съешь.
Я глотал пельмени не дожевывая, но не потому, что хотел оставить гражданина одного, а потому, что спешил на конец города к гражданке Бритвич…
Вместо гражданки Бритнич я попал к гражданину Бритвич, ее мужу, который изучал мое удостоверение, отыскивая подделку:
- Странно… Кто только не интересовался нашей историей.
- А кто?
- Медики, ученые, пресса… Теперь вот прокуратура.
- Аркадий Степаныч, прокуратуру интересует лишь одно: нет ли в вашей истории криминального следа.
- Зря приехали: супруга в доме отдыха.
Мы стояли в передней. Видимо, мой удрученный вид его тронул. Кисло улыбнувшись, Бритвич сообщил:
- Я знаю не меньше жены.
- В курсе всей истории? - все-таки уточнил я.
- Разумеется. Хотите кофе?
- Спасибо, хочу.
После пельменей-то. Мы прошли на чистенькую кухоньку. Приглашение на кофе было сигналом к началу беседы, которую хозяин начал первым:
- От пневмонии неожиданно умерла наша дочка. Ей было четырнадцать лет. Я, конечно, переживал, но на это не оставалось сил. Они уходили на жену, которая пребывала в перманентной истерике. Рыдания, потери сознания, припадки, крики…
- А раньше была здорова?
- Ну, слегка эмоциональна и мнительна. Например, считала, что я без нее погибну, потому что не умею варить суп.
- Наверное, часто посещала могилу?
- Часто… Ежедневно носила мороженое.
- Зачем… мороженое?
- Дочка любила. А с кладбища жену я буквально уносил на руках.
Аркадий Степанович задумчиво мешал кофе, хотя сахар не клал. Худой, высокий, в очках, стекла которых потолще моих, сильно минусовых. Волосы табачного цвета, разметались по голове диковато, словно их начали выщипывать, да передумали. Я ждал продолжения.
- Говорят, время лечит. У нас наоборот. Жена услышала дочкин голос. Звал ее к себе. Сперва только ночью, а потом и днем. Не просто звал, а якобы плакал и жаловался, что ей тяжело. Якобы дочь кричала, что она жива.
- Ну, тут нужен психиатр.
- Жену лечили. Внушением, таблетками, уколами… Все бесполезно.
Мне захотелось подсчитать, сколько я выслушал тяжких историй и печальных исповедей. В сущности, признательный рассказ преступника есть слезливая байка. А сколько монологов радостных? Вроде бы ни одного.
- Следователь, что это? Временное помешательство у здравой женщины с высшим образованием?
- Ну, а медицина-то?
- Бессильна. И тогда до жены дошел слух о чудотворце Амалии Карловне. Они встретились тайно от меня. И эта душеведка, догадайтесь, что сказала жене?
- Предложила лечить ее биополем?
- Амалия Карловна заявила, что дочка жива.
- Ее же похоронили…
- Жива, там, в гробу, и ей очень тяжело. Просит освободить… Сказать подобное больной женщине… Тут уж я схватился за голову…
Аркадий Степанович вскочил и заходил по кухне. Я вздрогнул. Чем помочь: словами, примерами из следственной практики, пойти с ним рядом?.. Помочь логикой:
- Аркадий Степанович, ведь это же глупость.
- Да? Но жена подняла общественное мнение. Корреспонденты, экстрасенсы, какие-то комиссии, делегации…
Я верил: у нас на борьбу с пьянством, с раком, с детской беспризорностью или с хулиганством народ не шевельнуть, а вот с какой-нибудь экзотической дурью… Например, с однополой любовью - пожалуйста.
- Жена своего добилась!
Я не отозвался, потому что не мог понять, чего она могла добиться. Аркадий Степанович налил мне еще кофе, которое, находившись, я всасывал, как насос. И спросил с долей злорадства:
- Смекнули, чего она добилась?
- Легла в больницу?
- Добилась вскрытия могилы.
- Зачем же?
- Глянуть, жива ли дочка.
- Идиотизм, - вырвалось у меня.
- Круты вы в оценках, - усмехнулся он.
- Что этим хотите сказать?
- Составилась комиссия: родители, врачи, администрация кладбища, представитель райздрава и даже батюшка. Могилу вскрыли. Сняли крышку гроба… Тело разложилось…
- Естественно, - попробовал я завершить его рассказ.
- Кроме головы.
- А что голова?
- Как живая, не тронутая временем ни на йоту. Румянец, свежесть и смотрит на нас с бессильным укором. Жене стало плохо, да не только жене… Я и сам бессильно сел на землю… Мне пришла мысль не вовремя и не к месту. Сотни писателей выдумывают мистические триллеры о чем попало: ожившие мумии, кровожадные гуманоиды, заразные пришельцы, гигантские черви, головоногие люди… Не перечислить. А познакомить бы толкового писателя с историями, выслушанными мною только за сегодняшний день, романы бы вышли реальной мистики, не сочиненной.
- Что же дальше? - спросил я насчет мистики реальной, не сочиненной.
- Медики объяснили, что голова оказалась в другом, благоприятном, температурном режиме и тления избежала.
- Чем все кончилось?
- Мы дочку перезахоронили на другое место, а жена болеет до сих пор. Вот и всё.
Где же всё? Подобные загадочные истории так просто не кончаются. Я вспомнил свою записную книжку, где были номера телефонов друзей, приятелей и знакомых. И Витьку Торфянникова, с кем вместе ходили в школу. Записная книжка, которую на дню листнешь раз десять. Цифры выведены пастой, как высечены - информация для следователя, что колея для автомобиля. С телефона часами не слезаешь. Сперва взгляд не засекал… До тех пор, пока номер телефона школьного друга не потускнел до едва различимого состояния. И даже не это удивило… Другие номера, рядом, писанные той же пастой, в то же время - как титры на экране. А телефон Витьки Торфянникова растворяется во времени.