Я встала и пошла прогуляться. Всегда, когда меня переполняют впечатления, мне хочется побродить по улицам одной. Я шла по осеннему лесу. Золотистые осенние деревья еще скрывали восходящее солнце. Поднимаясь, оно сливалось с листвой такого же ярко-желтого цвета и будто растворялось в ней. Зыбкий прохладный воздух сочился сквозь листву, и для меня больше не существовало никаких границ.
Я вернулась только к обеду и застала Андрея, методично бросавшего поленья в печь.
- Знаешь, что скажу, - без предисловия начал он, - нет никаких параллельных миров. И никакой снежной расы тоже нет.
Я замерла на пороге.
- Это просто деградировавшие люди. Одичавшие потомки бомжей. Все.
- Но я… - и замолчала.
- Вот так опускаются люди через несколько поколений. Мне пришло в голову проверить, как на него повлияет алкоголь. Он опрокинул рюмку настолько привычным жестом!
- Это не доказательство.
- Еще какое доказательство, - возразил Андрей, - понимаешь, через несколько поколений организм приспосабливается к условиям обитания: появляется шерсть, например. Или способность хорошо видеть в темноте. Да много чего еще.
Я не стала возражать. Пошла в свою комнату, бросилась на кровать и вцепилась зубами в угол простыни. Так я лежала до тех пор, пока не услышала под окном урчанье, чередующееся с негромким призывным свистом.
Под окном стоял «снежный человек» и протягивал мне руку.
Оранжевая искорка медленно переместилась из одного уголка его глаза в другой.
Почему нет? Через десять дней изорвется в клочья моя одежда. Через десять лет я забуду человеческую речь. Разве Андрей не прав, разве держит меня что-то в этом мире, где я не могу вытерпеть зиму… Где все хорошие люди, в сущности, беззащитные дети… Не все ли равно? Чудовища станут моей семьей. Получеловек заменит мне тебя.
Не колеблясь больше, я протянула ему руку. Никогда не забуду, какая у него была ладонь - большая и теплая. Его похожая на обезьянью рожа скорчила одобрительную ухмылку. Он повел меня в лес. Ступни тонули в пожухлой коричневато-желтой листве. Мы уходили все дальше и дальше. Прощай, любимый мой… Прощай, прощай, прощай.
Павел Губарев
Золотые нити
Голос рассказчика задрожал. Витнесс, прежде разглядывавший ногти на правой, непокалеченной, руке, поднял глаза и оглядел всех пятерых, сидящих на скамеечках в осеннем парке. Понурые, серьезные лица немолодых мужчин. Никто не смотрит друг на друга. Все заняты своими мыслями, а мысли у всех отнюдь не веселые. Еще бы. И как все же хорошо, что строки Шекспира разрядили этот спор. Прохладный ветерок витиеватых фраз древней поэзии ласково коснулся разгоряченных лбов спорщиков и утихомирил их на несколько минут, даром что зачитали стихи лишь в качестве очередного аргумента.
Рассказчик откашлялся и продолжил:
Дабт захлопнул книжку и торопливо спрятал ее под свой толстый вязаный свитер: в любой момент сюда могла нагрянуть медсестра - и прости-прощай тогда и Шекспир, и привычные «нелегальные» посиделки. В санатории «Хэдж-Сэппорт» за пациентами следили внимательно: как-никак раковые больные. А значит - интенсивная терапия и строжайшее слежение за их психическим состоянием. Последнее выражалось в регулярных «психотренингах» большими группами на свежем воздухе, ритмичном скандировании речёвок, подвижных играх и тому подобной чепухе, заполнявшей каждую минуту жизни пациентов. Чтобы не могла в эту жизнь просочиться ни одна капелька мрачной философии.
Да, за такое нарушение режима, уже вошедшее в привычку, никого бы по головке не погладили. А им - пятерым старикам, случайно обретшим друг друга, узнавшим себе подобных по застывшему выражению вопроса в глазах, - было нужно, до смерти нужно вот так собираться и говорить, говорить, спорить до хрипоты. О чем? Ну о чем могут спорить несколько человек, приговоренных болезнью к смерти?
- Ты замечательный чтец, Дабт, - улыбнулся Витнесс, желая потянуть эту паузу.
- Спасибо, - сухо ответил тот. - Очень жаль, но я это читал, увы, не для того, чтобы мы могли понаслаждаться стихами.
- Вот уж действительно, - отрезал Скепс.
Витнесс даже дернулся от этой реплики. Голос и внешность Скепса были под стать его имени - острые, резкие, режущие. Худое, вытянутое лицо, назойливые серые глаза. Не сказать, чтобы Скепс его раздражал - но держал в постоянном напряжении своими нигилистскими замечаниями.
- Стихи-то, может, и красивые, - продолжил мысль Скепс, - но подобный бред, положи его хоть на гениальную музыку, бредом и останется.
- Ты не согласен с Шекспиром? - миролюбиво спросил толстяк Детто, самый скромный из компании.
- А почему я должен быть с ним согласен? - взвился Скепс, - только потому, что он великий поэт? Бросьте! Да каждый из нас здесь сидящих знает, что такой страх смерти лучше десяти таких Шекспиров. Господа, прекратите прислушиваться к чужому мнению, прислушайтесь к своим ощущениям! Вы же знаете - и ох, как знаете, - что такое животный страх смерти. Слышите слово? Животный! Страх смерти обусловлен только биологически и на самом глубоком уровне. Вспомните тот момент, когда вы узнали, что у вас рак. Вспомнили?
Лица собеседников помрачнели. Никто опять не смотрел друг на друга.
- Вы почувствовали, физически почувствовали, как что-то холодное заползает вам в душу. Комок в горле, щекотки где-то в животе - вот ваши ощущения. Вспомнили? Панический ужас, лишающий рассудка в первую минуту, и постоянный гнетущий страх все эти дни после. Страх липкий, навязчивый, не отпускающий ни на секунду, несмотря на все эти, - Скепс указал кончиком длинного носа в направлении аллеи, - игры да речёвки. Это что - страх неизвестности? Вы хотите сказать, что этот жуткий страх - результат работы мысли? Ах вот, мол, я не знаю, что меня там ждет, и поэтому боюсь? Бред! Наше желание жить, наш страх смерти спрятаны так глубоко в подсознании, что никакие чисто умственные усилия не в состоянии их победить. Вы тут все эти дни только и делаете, что пытаетесь найти более или менее приличное, благородное оправдание своему животному нежеланию умирать и…
- Ну-у-у, - неуверенно потянул Дабт, - человек - это сложное существо, и нельзя его опускать до уровня зверя, который…
- Чушь! - презрительно воскликнул Скепс и мерзко хихикнул. - Не думайте, что вы тут такие высокие интеллектуалы и коленки у вас трясутся только лишь потому, что вы не понимаете, что вас ждет после того, как вы, пардон, копыта двинете. Вы боитесь, и боитесь точно так же, как тот бычок, которого вели на убой, перед тем как сделать из него котлету, которую мы с вами, между прочим, слопали сегодня на завтрак.
- И все же… Дабт потер лысину и оглянулся на собеседников в поисках поддержки. - Человек - это не зверь, он в состоянии бросить вызов… он может… ведь неоднократно люди подвергали себя риску смерти из любопытства…
- И много таких? - совершенно серьезно спросил Скепс.
- Ну… Я… Э-э-э… вот возьмем сейчас даже не самоубийц, а…
- Я ДУМАЮ, ЧТО ШЕКСПИР БЫЛ ПРАВ.
Голос Витнесса прозвучал так неожиданно, что все сидящие на скамейках вздрогнули и уставились на него. За много дней споров Витнесс говорил крайне редко, словно бы и не касались его их общие проблемы. Лишь сидел на своей любимой скамейке, привычно пряча изуродованную руку под темно-зеленым пиджаком, да поминутно расчесывал свои седеющие, но по-прежнему густые волосы.