Именно после русской рулетки слава нашла героя. Многие цирковые труппы готовы были заплатить огромные деньги за Жана Ламонта. Он долго молчал, а потом принял предложение одной малоизвестной труппы, которая за какие-то два года благодаря французу-самоубийце перешла в разряд мега-трупп. Заодно сделав мсье Ламонта миллионером.
И вот, наконец, российские гастроли цирка мсье Ламонта. Во время пресс-конференции, которую передавали многие телеканалы, иллюзионист заявил, что в нашем городе он проведет два самоубийства, первым из которых будет повешение. Второе — по обстоятельствам. За две недели до выступлений приехали рабочие. Они привезли специальное оборудование, что-то к чему-то подключали, что-то где-то там приворачивали и матерились с французским прононсом. Местные ходили мимо здания цирка, около которого было необыкновенное оживление, и в задумчивости качали головами. Всем интересно было посмотреть на человека, который за деньги лезет в петлю.
До представления оставалась неделя, а билетов в кассах уже не было. На черном рынке стоимость контрамарок достигала почти месячной зарплаты водителей частных такси.
До этого я долгое время провел в центральной библиотеке за газетами. Наверное, необходимо объяснить собственные действия: очень уж мне хотелось разоблачить фокусника, понять, как он умудряется обманывать зрителей. Ведь не взаправду же он режет себе горло, а потом, улыбаясь, показывает уже успевший затянуться шрам. Я прочитал множество интервью с мсье Ламонтом. В каждом он нес полнейшую ахинею о единении с космосом. Мол, надо всего лишь найти свое место под солнцем, понять, зачем ты здесь, как попал сюда и куда движешься. А потом тебе и горы станут по колено. В одной из статей он словно бы ненароком обмолвился о космическом равновесии, мол, он верит, что закон равновесия — единственный закон, которому подчиняется все в мире. Но развивать свою мысль он не захотел и мастерски перевел разговор в другое русло.
«Не обошлось здесь без дьявола, — думал я, разглядывая в одной газете фотографию Ламонта, человека с черными, глубоко посажеными глазами. — Он продал свою душу и получил взамен бессмертие. Взял и поместил в сети объявление: „Продам душу. Дорого“. А потом начал ждать. И верить, что дьявол все равно когда-нибудь прочтет его предложение».
Правда, была в моих рассуждениях одна неувязочка. Вряд ли какой-нибудь дьявол изволит даровать человеку абсолютное бессмертие. Такой дар, как бессмертие, сводит на нет возможность получения (когда-либо в будущем) души. Человек будет просто жить и жить себе, ни о чем не беспокоясь: убить его невозможно — от инфаркта миокарда не скопытится. То есть дьявол лоханется?..
Нет, дело, по-моему, было в другом. Возможно, Ламонт получил не бессмертие как таковое, а лишь способность время от времени избегать смерти. Перережет себе горло. Но не умирает. Отлежится, пройдет курс лечения и тайского массажа с грязевыми ваннами, а рана тем временем заживает. Или влезет в горящий ящик, а после этого две недели зализывает ожоги. Иными словами, получил кошачьи девять жизней. Или чуть больше.
Лена, моя жена, говорила, что подобные рассуждения — бред сивой кобылы. Не может человек обманывать природу, никому это не дано. И дьявол — сказочный персонаж, нет его на самом деле. И никогда не было. Я молчал, полагая, что время покажет…
Она улыбалась в ответ на мое молчание и натягивала одеяло до подбородка. Капельница дрожала.
— Лежи спокойно, — успокаивал я ее, — мы найдем способ поставить тебя на ноги. Я все равно что-нибудь придумаю.
Она возражала:
— На это нужны деньги. Много денег. У нас столько нет.
— Всего-то десять тысяч.
— Но не рублей же!
— Ты только не волнуйся. Я найду выход… В конце концов, по богачам пройдусь с шапкой, авось, накидают по пятерке да по десятке.
Она снова улыбалась и хрипела: опухоль в горле дала метастазы. Последнее время она не могла нормально говорить, все больше хрипела и кашляла. Я садился на край ее кровати и зажимал маленькую ладошку в своей лапе. Смогу ли я помочь ей?
Я не продавал душу Дьяволу, и мне вряд ли удастся перехитрить смерть. Иногда, заглядывая в глаза Лены, я видел, что она все понимает: ее жизнь подходит к своему поганому концу, и никуда от этого не денешься. И еще: она видела, что я знаю ее тайну, ту, которую она старается скрывать. Тогда она улыбалась. Улыбалась… А я в душе своей выл от беспомощности.
Когда мсье Ламонт появился в зале, все наши молчали. Он не ожидал такой встречи (наверное, думал, зал взорвется аплодисментами, зрители начнут кричать, свистеть), но быстро взял себя в руки и что-то забрехал по-своему. Пухлые руки раскидывает в стороны, показывает, мол, вон я какой, вам всем до меня — как до Китая на карачках. Ну, мы молчим, исподлобья так на него смотрим и ждем, когда же он в петлю полезет. Многие уже устали ждать — ведь до него нас мурыжили циркачи французские. То, знаете ли, под куполом прыгают, то со змеями меж рядов ходят. А наши, ух, как не любят рептилий и пресмыкающихся всяких.
Но, наконец, ассистенты Ламонта, здоровые мужики, больше смахивающие на спецназовцев, высыпали на арену и принялись сооружать виселицу. Установили две толстые жерди, приколотили к ним поперечную балку и затянули на ней веревку. Быстро все сделали. Француз самолично начал вязать петлю, но потом опомнился и стал искать в зале человека, который смог бы проследить за тем, честно все или нет. Лес рук, взметнувшийся над головами, показал, что народ наш не прочь близко-близко рассмотреть смерть человека. Уж наши мужики так затянут петлю, что никакому французу ее не развязать. Ламонт щурился, выискивая среди зрителей того единственного — своего, когда я встал и, невзирая на крики со всех сторон, спустился на арену. Не знаю почему, но я был уверен, что никто в зале, кроме меня, не должен этого сделать. Только я. Один на один с Ламонтом. Я — и Смерть.
Делать было нечего — он лишь кивнул и жестами попросил меня завязать петлю.
— Хорошо, — улыбнулся я, — сейчас завяжу. Никогда не выпутаешься, французик.
Я сделал петлю. Потом другой веревкой связал Ламонту руки за спиной и отошел в сторону. Ассистенты поставили иллюзиониста на маленькую табуретку, накинули петлю ему на шею и завесили самоубийцу ширмой. Но ширма висела так, что ноги Ламонта вместе с табуреткой были видны зрителям. А я краем глаза смотрел за материю, она висела сбоку от меня. Потому и видел француза полностью, с петлей на шее. Прошло минуты две. Конферансье, с трудом говорящий по-русски, сообщил, что номер мсье Ламонта не рекомендуется смотреть детям до шестнадцати лет и людям с болезнями сердца.
Зал притих. Вероятно, ощущение страха, когда существует реальная возможность заглянуть в глаза смерти, передалась людям. Какая-то дама из первого ряда всхлипнула, а мужчина, сидящий рядом с ней, начал усиленно кашлять. Кашель короткой серией выстрелов прозвучал в абсолютной тишине и затих.
И тут француз заметил мой пристальный взгляд и улыбнулся мне. А потом ассистенты выбили табуретку у него из-под ног…
Оказалось, что Ламонт говорит по-русски, но на бумаге я не стану передавать его кошмарный акцент. Мы сидели в пустом баре и медленно тянули пиво. В зале было тепло, пахло сигаретным дымом и водкой. В углу за столиком, стоящим рядом с невысокой пальмой, сидела охрана француза: три крепко сбитые мужские фигуры с недоразвитыми головками на покатых плечах. Телохранители по приказу хозяина не вмешивались в нашу беседу, они о чем-то жарко спорили и пили «пепси», а мы с профессиональным самоубийцей присматривались друг к другу.