— Так точно… Так вот, любезный Вениамин Саныч, хочу вас огорошить… Может, вы не заметили, но мы умерли… Все трое… Да, ваша жена тоже, — кивнул Сергей в ответ на немой вопрос Лебедянского. — И вот вам доказательство моих слов. — Говоря это, Сергей подвел пассажира к разбитой «Волге».
С вывернутыми вправо передними колесами, с безобразно задранным капотом машина выглядела ужасно. Потеки крови и квадратики битого стекла довершали мрачную картину разрушения. Сергей увидел себя, уткнувшегося порезанным лицом в руль, со скрюченной ногой на педали тормоза, с бесстрастным выражением остекленевших глаз, — и ему стало нестерпимо жаль самого себя. Лебедянский (впрочем, только его тень) робко подошел к телу своей жены — некогда красивой женщины — и дотронулся до ее неестественно вывернутой шеи. Он был в шоке, но его ожидало еще более неприятное открытие — на заднем сиденье, запрокинув голову, полулежал его двойник.
— Вот вам и ответ, где ваша жена, — сказал Сергей. — Ее душа уже отлетела.
— А мы почему остались? — Лебедянский был потрясен.
— Лично я не тороплюсь на тот свет… Постойте, вы, кажется, дышите!
— Да? — Лебедянский приник к своему телу. — В самом деле, дышу… Хотя это уже ни к чему.
— Как это? — не понял Сергей. — Вы не хотите жить?
Лебедянский выразительно, с долей превосходства, взглянул на Сергея и покачал головой.
— Ляля для меня — все!
«Чудак-человек! — отвернувшись, подумал: Сергей. — И для меня моя Мила — все! Почему же не я дышу, а он?!»
— Постойте-ка, Сергей Иваныч, а ведь вы тоже дышите! Или мне кажется?!
— Да ну! — обрадовался Сергей. — Боюсь поверить!
— Так, значит, мы еще живы, а моя Ляля уже ушла навсегда?! — голос Лебедянского задрожал.
— Как бы нам не последовать за ней в ближайшее время, — мрачно отозвался Сергей. — У меня все кости переломаны. Разве в такое тело вернешься?!
— А вы знаете, у меня идея! Мы последуем за Лялей и найдем ее, — торжественно произнес Лебедянский.
— Мы? — фыркнул Сергей. — Найдем? А дальше что?
— Дальше будь что будет. Лишь бы найти Лялю.
— А я-то вам на что?
— Я рассчитываю на вашу помощь.
— Нет. Уж как-нибудь без меня. Я не тороплюсь на тот свет. А у вас цейтнот. Торопитесь, свидимся позже.
— Не понимаю, что вы вцепились в эту жизнь?! Тело уже ни на что не годится — мешок с костями.
— И я вас не понимаю! Я бы на вашем месте…
— …сделали бы то же самое, — перебил Лебедянский. — Если бы ваша жена погибла… Сделали бы?
Сергей тяжело вздохнул:
— Да… Видимо, мы с вами одинаково сильно любим наших супруг.
— Видимо, да. Но стремления наших душ диаметрально противоположны: ваша борется со смертью, а моя — с жизнью.
Слушайте! — воскликнул Сергей и сделал паузу. — Отдайте мне ваше тело!
— Мое тело?!
— Ведь вам оно больше ни к чему.
Предположим, я соглашусь… Но разве такое возможно?!
А почему нет? Почему нам с вами не договориться?!
— Такие вопросы, мне кажется, находятся под юрисдикцией одного лишь Господа Бога… Ладно! Пойдете со мной, поможете мне найти Лялю, и тогда мое тело — ваше! На таких условиях согласны?
— А куда нам идти? — живо спросил Сергей и вдруг увидел себя стоящим на холме над широкой зеленой рекой. Пологий топкий берег зарос- папирусом, а за рекой — между двумя пирамидами — горит закатное солнце. По реке плывет лодка, а в ней Ляля — смуглая молодая красавица. Она поет гимн Амону-Ра и машет Сергею рукой. Впрочем, Сергею ли? Рядом стоит угрюмый верховный жрец, и в нем Сергей, не веря своим глазам, узнает Лебедянского.
— Вот, пожалуй, отсюда и начнем, — говорит Вениамин и показывает вытянутой рукой на плывущую в челне Лялю. — Вот жена моя Ранунисет, жрица Исиды. Помоги мне вернуть ее к жизни или помоги достичь Полей Заката, чтобы я мог соединиться с супругой своей в Налу…
Всякий раз, когда Сергей видел незнакомую женщину, он невольно искал в ней достоинства, таланты, черты, какими бы не обладала его жена Людмила, и не находил их. Ему казалось, что Мила — идеал, к которому должны стремиться все женщины мира, и в этом своем заблуждении он уподоблялся ребенку, для которого его мама — самая лучшая. Частенько за праздничным столом любил Сергей повторять, что жена его — эталон, и требовал, чтобы это признали все присутствующие. Людмиле это не нравилось: к себе она привыкла относиться критически и не любила находиться в центре внимания. К тому же она знала свои слабости, недостатки и была честна по отношению к себе и окружающим. Оставалось только удивляться, как она с такой душой нараспашку и с вечным стремлением все усложнять без малого двадцать лет проработала в женском коллективе — сначала продавщицей, а потом завсекцией универмага.