бильников, а разве нет общего закона о грабежах, кражах? Участились случаи нападения на журналистов: ага, нужен специальный закон о защите работников печати…
К концу рабочего дня Рябинина начинал колошматить какой-то скрытый жар. Тогда он свой злобно-мыслительный процесс обрывал. Сегодня ложился спать пораньше, в двенадцать, чтобы до часу почитать. Разумеется, не прессу. Но и не книги с дамским пустозвонством либо с псевдоумной литературщиной. Поэтому он взял сборник мудрых мыслей.
Раскрыл наугад. И как ошпарился мыслью Гете: «Я ненавижу плохую работу, как смертный грех, но всего более — плохую работу в государственных делах, так как от нее страдают тысячи и миллионы людей».
Эти слова поместить бы в рамочку и развесить во всех учреждениях и министерствах. И ведь когда сказано…
Зазвонил будильник. Да нет, хуже — зазвонил телефон. Для следователя ничего противнее не придумаешь, чем ночной звонок в квартире. Может, ошиблись?
Рябинин взял трубку — нет, не ошиблись. Голос майора был тороплив и хрип:
— Сергей, надо ехать.
— Боря, — сегодня не я дежурю, — удивился Рябинин.
— Знаю, но случай прикольный. Выходи, еду к тебе…
Рябинин хотел его осадить: с каких это пор криминальные
происшествия измеряются прикольностью? Но выдергивать из дому в два ночи по пустяку майор не станет. И следователь подумал, что хватить на дорогу чашку кофе он уже не успеет. Хорошо, что следственный портфель здесь, а не в прокуратуре…
Уже в машине Рябинин попросил майора ввести его в курс дела, потому что начинать расследование с нулевой информации не годилось.
— Сергей, дежурному РУВД был звонок. Якобы на старом кладбище начались «фэнтези»: крики, звон, земля дрожит…
— Ну?
— Второй звонок. Якобы мертвецы вылезли и бродят меж крестов…
— Какая-то чушь.
— Опер съездил. И подтвердил, что на кладбище бесовщина. Крик из-под земли, будто черти друг друга кошмарят.
— Боря, ты с кем-то поговорил?
— С одной женщиной. Она сказала, что покойников тревожить нельзя. А накануне весь день по могилам шатался мужик и рисовал могилы на планчик…
— Какой мужик? — вырвалось у Рябинина.
— Пожилой, в очках, чего-то записывал. Видно, покойникам это не понравилось…
Они приехали и, оставив машину у ограды, двинулись меж могил. Рябинин кладбища не узнавал — оно изменилось, как все меняется ночью. Темноты не было, но в белесом свете, как огромные светлячки, ползали огни. Это опера с фонариками прочесывали кладбище.
У того злополучного склепа толпились люди: Дора Мироновна, Лошадников, эксперт-криминалист, милиционеры, понятые… Металлическая дверь распахнута. Рябинин знал, что в склепе сейчас никого нет. Живых… Дора Мироновна сделала непонятный жест, словно хотела загородить ему дорогу или о чем-то предупредить.
Он вошел.
Людская плоть в свете мощного фонаря. Два обнаженных тела лежали на полу в неестественных позах, будто танцевали и свалились. Одежда сорвана, кровь. Рты открыты, глаза вылезли из орбит. Смерть от ужаса. И Рябинин, который много видел жути, понял, что в своей жизни видел еще не все.
Он вышел на воздух.
— Я их не знаю…
— Ты их не узнаёшь, — поправил майор.
— Коловратский и его любовник с гульфиком, — ввернул Лошадников.
— Ужасная смерть от удушья, — вполголоса сообщила судмедэксперт.
— А почему кровь?
— Сережа, смерть. Они кричали, стучали и бились головой о дверь.
Рябинин не понимал: неужели в это ветхое сооружение воздуху не просочиться? Он вспомнил, что днем на этом склепе видел, скорее всего, вытяжную трубу. И вскинул голову, чтобы ее увидеть. Майор его взгляд перехватил:
— Сергей, трубу заткнули стекловатой и замазали глиной.
— Кто это сделал?
— Тот, кто запер их на замок.
— И кто же?
— Будто не знаешь — она.
Рябинин знал. Ему вечером звонил капитан и виноватым голосом рассказал про визит к Изольде. И даже передал ее юридическое соображение, что убивают не за любовь, а за измену. Измену с другой женщиной, а если измена с мужчиной?
— Боря, а где Палладьев?
— Ловит Изольду.
— На квартире?
— Нет, в аэропорту: у нее билет до Лондона.
— Зачем ей туда? — удивилась Дора Мироновна.
— Кушать овсянку, — серьезно объяснил Рябинин.
На стекла его очков начала оседать какая-то муть, кресты почернели, и пропало небо — на кладбище вползал серый туман. Надо браться за работу: осматривать трупы, составлять протокол, записывать свидетелей… И волей давить на сознание, чтобы оно картину в склепе зафиксировало лишь в кратковременной памяти. К ограде уже подкатила труповозка…