Костромиров сразу понял, что тот умирает. Если в первые секунды у него еще теплилась надежда, что старик, потянувшись за каким-нибудь фолиантом, просто нечаянно вывалил на себя содержимое полок и немного зашибся, то достаточно было одного лишь взгляда на лицо доктора наук, чтобы понять — дело тут совсем в другом: глаза старика были выпучены, из открытого рта обильно шла розовая пена, а само лицо приобрело иссиня-черный оттенок.
Горйслав поднял легкое, почти невесомое тело, переложил на диван, одновременно доставая мобильный телефон и набирая номер «скорой». Разумеется, в ответ послышались лишь короткие гудки. Поставив на автодозвон, он склонился над Щербинским, пытаясь сообразить, можно ли еще чем-то помочь несчастному. Но тот, кажется, уже агонизировал. Растерянно оглядевшись, Костромиров заметил, что на краю столешницы стоят пустой стакан и небольшой флакон темного стекла. Решив ничего не трогать, он склонился над стаканом и тут же отшатнулся — в нос ударил какой-то чрезвычайно едкий запах; аналогичный запах исходил и от флакона, который также был пуст.
Тут телефон запикал, сигнализируя о соединении, и Горислав, кратко обрисовав ситуацию и ее тяжесть, особенно упирая на визуальные признаки отравления, попросил немедленно прислать бригаду «Скорой помощи».
В этот самый момент Щербинский издал горлом громкий булькающий звук, точно пытаясь что-то произнести. Горислав подскочил к нему и понял, что доктор пришел в себя — он смотрел прямо на Костромирова, и взгляд его был вполне осмыслен.
— Что с вами, Руслан Соломонович?! Что случилось? — спросил он.
— Ляпсус… — вдруг внятно, но каким-то очень хриплым и даже как бы неживым голосом произнес старый ученый.
— Что? Какой ляпсус? — не понял Горислав.
— Бо… бо… бо…
— Больно? Потерпите, «скорая» уже едет. Чем я могу вам…
Договорить Костромиров не успел, потому что доктор Щербинский неожиданно широко открыл рот, вывалив наружу распухший и почерневший язык, страшно захрипел, выгнулся крутой дугой, но тут же весь как-то обмяк, словно брошенная кукловодом марионетка, и испустил дух.
Вечером того же дня, сразу после дачи неизбежных объяснений (сначала приехавшим оперативникам, потом — следователю прокуратуры), профессор Костромиров заехал на улицу Радио, на работу к Вадиму Хватко. Тот, разумеется, был уже в курсе произошедшего, что и неудивительно, поскольку именно ему, своему старому другу, Горислав позвонил сразу по приезде «скорой», а Вадим уже сам распорядился о высылке на место происшествия опергруппы и следователя местной райпрокуратуры.
Кабинет старшего следователя по особо важным делам Вадима Вадимовича Хватко находился на шестом этаже высокого здания, постройки семидесятых годов прошлого века, которое архитектурой своей разительно напоминало эдакую фабрику-кухню переросток и являлось одним из многочисленных, разбросанных по городу офисов Генпрокуратуры. Оглядевшись по сторонам, Костромиров убедился, что обстановка кабинета нисколько не изменилась с момента его последнего сюда визита: над столом все так же висела большая карта России с загнувшимся левым верхним углом из-за выпавшей в незапамятные времена кнопки, а над картой по-прежнему хмурил брови с облупленного портрета «Железный Феликс», глаза которого в целях устрашения посетителей были подкрашены красным фломастером. Правда, появилось несколько новых плакатиков с жизнеутверждающими лозунгами («Не пей метилового спирта!», «Смерть шпионам» и пр.), да шторы сменили свой цвет с грязно-оранжевого на грязно-рыжий.
— Ну что, влип, профессор? — таким вопросом встретил Хватко Костромирова.
— Ты о чем? — прикинулся непонимающим Горислав Игоревич.
— Опять, говорю, влип в историю, — охотно пояснил старший следователь, — вот о чем.
— Брось, не начинай, — поморщился Костромиров, — мне и без твоих ехидных реплик тошно.
— Ладно, извини. Мне жаль. Сочувствую… Значит, ты был хорошо знаком с покойным?
— Вовсе нет. Последний раз я его видел года три назад, ну, в смысле живым, конечно.
— Почему же Щербинский именно к тебе обратился за помощью?
— А ты откуда знаешь, что он просил меня о помощи?
— Читал твои объяснения. Никифоров, следователь, что тебя опрашивал, сбросил мне протокол по факсу.