В этот вечер мы, как условились, встретились с Ирой у входа в Парк культуры. Когда в раздевалке стали надевать коньки, Ира вдруг обратила внимание на мои «норвежки», как будто увидела их впервые. Затем внимательно и в то же время как-то растерянно посмотрела на меня.
— Откуда у тебя эти коньки?
— Давно, с детства. Мне их подарили, а вот кто, не могу вспомнить.
Больше она не спрашивала, и мы пошли кататься. Но что-то сегодня не клеилось. Ира была молчалива и задумчива. Через некоторое время она предложила идти домой.
Когда, проводив ее до дому в Черемушках, я хотел проститься, Ира неожиданно предложила зайти к ней на минутку. Мы поднялись в квартиру. Никого дома не было. «Папа в командировке, мама на совещании», — объяснила она коротко. Затем повела в свою комнату и показала на диван.
В углу сидела и смотрела на меня, улыбаясь, огромная кукла с черной косой в бархатном темно-синем платье. Я узнал ее мгновенно, второй такой в природе быть не могло, а узнав, все понял.
— Иришка, неужели это ты?
Она молча подошла и прильнула ко мне.
Через год мы поженились.
Прошло еще много лет. Сейчас у нас уже дети и внуки. Но мы часто вспоминаем далекое детство, Малую Бронную, нашу квартиру, и порой щемящая тоска о том невозвратном времени охватывает меня. К счастью, память человеческая имеет свойство сохранять только хорошее, отправляя глубоко в подсознание плохое. Римский император и мыслитель Марк Аврелий во II веке нашей эры утверждал, что самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой короткой. Возможно, с философской точки зрения это так. Действительно, лиши человека памяти о прожитых годах, и продолжительность его жизни не будет иметь никакого значения. Только память держит нас на плаву, делает жизнь объемной, содержательной. Может быть, именно поэтому, чем ближе ее конец, тем чаще мы вспоминаем о минувшем. Снова и снова мы возвращаемся к, казалось бы, давно забытому, стараясь как бы продлить жизнь, прожить ее еще раз, но уже не торопясь, осмысленно, не сгорая в мгновении настоящего. Особняком в памяти находится детство. Тогда еще не было сделано так много ошибок и не испытаны особые разочарования. Светлое и радостное, оно светит чистым огоньком из далекого прошлого — начала нашей жизни.
Наша семья живет сейчас почти на окраине Москвы, в Печатниках. Здесь редко можно найти коренных москвичей, разве только отселенных из центра, который полностью захватили пришлые депутаты, чиновники всех мастей, новоиспеченные миллионеры и просто бандиты.
Гордая, когда-то любимая всей страной столица, которая могла быть то суровой и непреклонной, то веселой и по-майски жизнерадостной, но всегда величественной, постепенно уничтожается. Несмотря на строительные ухищрения, а может быть, благодаря им, она утратила неповторимое обаяние и колорит, а вместе с этим свою душу и любовь народа. Превратившись в Мекку для авантюристов и рвачей, Москва лишилась покрова величественности и предлагает себя за договорную цену всем и каждому, кто имеет деньги. На этом фоне бесконечно дороги настоящим москвичам те немногочисленные уголки старого города, которые уцелели от разрушительных завоевателей. К таким уголкам еще относится Малая Бронная.
Недавно мы с Ирой вновь побывали на любимой улице. Раковая опухоль новостроек пока не успела значительно исказить ее облик. Почти полностью уцелела правая сторона. Сохранился сквер с Патриаршим прудом и вековыми деревьями. Лишь огромный памятник баснописцу Крылову своей несоразмерной массой разрушил интимную романтику пруда с небольшим ампирным павильоном на берегу. Напротив окон нашего бывшего дома как стоял, так и стоит дом, где одновременно с нами жил поэт Александр Галич. Жив еще прекрасный трехэтажный дом на углу Малой Бронной и Малого Козихинского переулка, на верхнем этаже которого жил известнейший тогда конферансье Н. Смирнов-Сокольский. Полностью сохранился и наш дом. Только на стальных евро-дверях квартир теперь нет табличек, около лифта сидит консьержка, на входной двери установлен кодовый замок. Двор дома расширили, и теперь там паркуются одни иномарки.