Николай Алексеевич не отвечал.
— Мы-то с тобой, помнишь, как от долгопрудненских отстреливались? — продолжал Михаил Степанович. — Так и застряли несколько пуль в левом борту. Поэтому, наверно, яхту на прямом ходу влево ведет, а? Надо на шиномонтаж ее отогнать, балансировку сделать.
Атапин не оценил этой попытки сострить и продолжал молчать.
Михаил Степанович, впрочем, и сам на секунду смутился, поняв, что момент для шуток выбран действительно неподходящий.
— Вот время было… — Он налил себе еще водки. — Но, кстати, здесь, — он постучал пальцами по газете, — надо так думать, не битва за бабло, а просто ревность. Этого кекса-то вместе с девкой в бассейн уложили. Наверняка с любовницей. А муж их, значит, заказал. О! Тут сказано, у них на сайте газеты даже выложен видеоролик убийства — прохожий записал. Сейчас глянем!
Он подошел к неприметной тумбочке, на которой лежал закрытый ноутбук. Расправив провода, Михаил Степанович перенес его на стол и открыл; компьютер уже был включен, потому что сразу засветился экран с атомной подлодкой в качестве заставки рабочего стола. Михаил Степанович застучал пальцами по клавиатуре, и через несколько секунд на мониторе уже можно было увидеть видеоролик. Начинался он с того, что мужчина в серебристом костюме и девушка в белом платье стояли лицом друг к другу у фонтана «Адам и Ева» и мирно беседовали. Парочка выглядела действительно красиво, так что не очень удивительно, что какой-то прохожий, а скорее всего, все-таки прохожая, похоже, залюбовавшись «новоявленными Адамом и Евой», в порыве романтических чувств решил (решила) снять их на видео. Итак, мужчина и женщина стояли и разговаривали, и ничто не предвещало беды. Из динамиков ноутбука звучали обычные городские шумы — были слышны обрывки голосов проходящих мимо людей, шаркали ноги по дорожкам сквера, где-то просигналил автомобиль, чирикали воробьи. Но вдруг раздался несколько отдаленный, но явственный хлопок, и мужчина, раскинув руки, резко подался грудью вперед, будто какой-то сумоист-невидимка с разбегу ударил его плечом в спину. Молодая женщина вместе с мужчиной тоже дернулась в сторону бассейна — и тоже вскинув руки, отчего букет, который она держала в правой руке, взлетел живописным салютом. И оба, вместе с цветами, тут же опрокинулись через бортик в воду, подняв еще один салют — из брызг.
Атапину отчего-то вспомнился эпизод из его давнего прошлого, из детства. Воспоминание было четким и ярким, и в этом воспоминании он наблюдал за собой, тогдашним мальцом, как бы со стороны: на дне круглого бетонного бассейна, который расположен прямо посреди обычного городского двора, лежит на спине мальчик лет десяти. В согнутых руках, упертых в дно локтями, он держит крупные гантели — это грузила, которые удерживают его от всплытия. Глаза мальчика раскрыты, лицо напряжено. Изо рта то и дело выскакивают пузырики и вертляво устремляются вверх, туда, где над водой различимы две размытые человеческие фигурки, наблюдающие за мальчиком с бортика.
Спустя некоторое время мальчик выпускает изо рта большой пузырь, затем отпускает гантели, которые ударяются о бетонное дно бассейна с непривычным, искаженным водой звуком, и всплывает.
Мальчик жадно хватает ртом воздух, тут же выдыхает и снова набирает воздух в легкие. С той же нетерпеливостью, с которой он дышит, мальчик смотрит на тех двух, что наблюдают за ним с бортика, — это ребята примерно его возраста, оба, как и он, в черных трусах так называемого семейного покроя. Один из них держит в руке наручные часы.
— Две минуты двадцать пять секунд! — восклицает он с восхищением. — Нуты, Колян, даешь! Рекорд!
Воспоминание оборвалось.
Николай Алексеевич снова ощутил душевную пустоту, онемение мыслей и чувств, которое после смерти матери стало главным, что наполняло его сердце — если вообще можно сказать, что пустота способна что-либо наполнять собой.
— Так. — Михаил Степанович развернул газету и при этом задел рукой и опрокинул свою рюмку, но водка не пролилась, потому что в рюмке ее в очередной раз уже не было. — Посмотрим, кого тут и за что пристрелили.
Он налил себе, выпил и начал неразборчивой скороговоркой бубнить себе под нос; понять, о чем он читает, было невозможно.
Однако Николай Алексеевич его, похоже, и не слушал. Он выпил. Затем отрешенным взглядом стал смотреть через иллюминатор на небо, которое становилось все темнее.
Раскаты грома звучали все ближе.
— Нет, ну ты понял, вообще что пишут? — сказал Михаил Степанович; он был уже довольно пьян.