— Ну и что? Меня не колышет, что там знают в Самаре.
Родион решил зайти с другого конца. Если в голове у Маши
творится безумие и она не узнает знакомых улиц, не помнит, что работает в театре, то хоть имя-то свое она должна помнить!
— Я, между прочим, представился, — сказал Родион нарочито обиженным тоном. — Я Родион. А тебя как зовут?
Маша смерила его презрительным взглядом.
— По барабану. Впрочем, если так уж хочешь знать… Меня зовут… Короче, это не имеет значения.
Еще одно: Машина речь. Она никогда не употребляла жаргонных словечек, а сегодня говорила, как девчонка по вызову…
Дикая мысль пришла Родиону в голову. Он сказал, пристально глядя на девушку, чтобы уловить ее реакцию:
— Давай я буду называть тебя Дарьей?
— Что такое? Почему Дарьей?
— Если ты не хочешь говорить свое имя, то я могу предложить любое, какое мне нравится.
— Вот еще! Никакая я не Дарья, я…
Маша вдруг остановилась, покачнулась, оперлась о ствол дерева. В ее глазах блеснул настоящий ужас.
— Я… Я не знаю, как меня зовут! — наконец воскликнула она, чуть не плача.
Они поднялись на квартал, Родион довел девушку до арки, под которой открывался ее двор.
— Почему мы остановились?
Родион помолчал. Ни малейшей реакции.
— Какое сегодня число? — вдруг спросила она.
— Двадцатое. Свадьба уже через месяц.
— Чья свадьба?
— Моя и… Еще одной девушки.
— Ясно, что не юноши… Это что — липа? — Маша потрогала ствол старого дерева. — Липа уже цветет… А двадцатого — чего?
— Двадцатого мая.
Родион вспомнил анекдот про алкоголика: Месяц, месяц какой?
Маша загнула палец, другой, шевеля губами.
— Я думала, что липа цветет в июне. Но все равно, даже май — это слишком круто. И здания какие-то странные. Слушай, а какой это город?
— Самара. В Самаре липа цветет в мае. Где-нибудь севернее, конечно, в июне.
Маша помолчала.
— Ты не гонишь? Это не Москва?
— Увы.
Уже ближе. Маша помнит Москву. В Москве с нею что-то сделали, теперь это совершенно ясно. Может быть, какой-то эксперимент? Но разве похоже на работу спецслужбы — заманить девушку в Москву под видом конкурса красоты?
— В голове шумит, — сказала она, пальцами коснувшись висков.
Родион вздрогнул: это был точно Машин жест. Перед ним именно Маша, и никакая другая. Недавняя мысль, что на улице Са-
мары как-то оказалась пропавшая Дарья, точная копия своей сестры, была полностью абсурдной. Маша сказала, заглянув ему в глаза:
— Ты ведь меня не бросишь? Я никого не знаю в этой Самаре!
— Для начала давай где-нибудь поедим. Ты есть-то хочешь? — Родион изобразил, как хлебают ложкой.
— Не знаю, — Маша задумалась, вслушиваясь в себя. — Наверное, хочу.
— Пойдем ко мне. Я хорошо готовлю.
Маша усмехнулась, в ее лице появилось циничное, неприятное выражение.
— Вот так, сразу? — хохотнула она. — Девушку надо сначала мороженым угостить, на трамвае покатать.
Родион почувствовал короткий укол ревности и тоски. Ему не хотелось видеть у своей невесты такое лицо, особенно когда перед ней был, как ей казалось, незнакомец.
— Вот тебе трамвай, — сказал он и чувствительно подтолкнул Машу вперед, где разворачивался, искря штангой, красный вагон.
Свободных мест в субботний вечер было много: самарцы, в основном, отдыхали дома. Они сели рядышком, Родион наблюдал за Машей: ведь у нее был проездной на городской транспорт… Кстати, где ее сумочка — маленькая, кожаная, коричневая — с которой она не расставалась?
Подошла кондукторша, Маша и не думала предъявить проездной. Родион заплатил.
— Вот видишь, я тебя на трамвае катаю, довольна?
— А мороженое?
— Будет.
«Пятерка» довезла их до улицы Осипенко, Родион действительно купил в киоске два «Ленинградских», тот самый сорт, который любила Маша.
Нет, эта Маша не любила такое мороженое! Она с неудовольствием развернула «золотце».
— Надо, типа, спрашивать, что брать, — проворчала она.
Детали. Все они, казалось, принадлежали совершенно разным женщинам. Вдруг Родион вспомнил: татуировка! Маша вчера говорила про какую-то татуировку на спине у Дарьи. Может быть такое, что близняшки наследуют одни и те же жесты? Но для того чтобы добраться до татуировки, надо снять с нее платье.
— А ты не хочешь искупаться в Волге? Это тебе не Москва-река…
Девушка провела себя ладонью по бедру, потом ответила:
— Нет.
Дело было гораздо серьезнее, если она даже не знала, что на ней надето…