— Да, — подтвердил Пек, — в варианте «веронская ловушка» я нашел за белых усиление. При правильной игре они специально попадают в западню, атакуют барьер и побеждают. Смотри!
Экран снова полыхнул синевой южного неба. Не знаю, что кибермаг сотворил с красками и цветом, но на этот раз тропический остров выглядел в тысячу раз прекраснее любой мечты о рае. Клео и Артур уходили от нас все дальше и дальше.
Я хотел спросить о Первом законе, который стоит за углом с дубиной и поджидает глупых смельчаков, посмевших шагнуть за барьер, но не успел. Пек опередил вопрос и оглоушил меня таким ответом, который лучше бы мне не слышать никогда:
— Прости, но барьер — это ты. Первый закон — это тоже ты, Тит.
Пока я туго соображал, что за гадость выдал напарник, тот аккуратненько стал резать мне правду-матку. Если перевести с политкорректного на русский, сказал он следующее.
Люди в общей массе трусливы и посредственны. Боятся они сильных чувств, останавливаются перед барьером веронской ловушки, а потом стыдятся самих себя. Но нашелся среди этих бездарей и трусов один особо умный, он сочинил Первый закон и таким образом спихнул вину за свои грехи на мироздание. «Против Вселенной не попрешь! Настоящая любовь обречена!» — заявил он и отправился жить в свое удовольствие. Но великая любовь есть! Только она мудра, не выставляет себя напоказ, как не выставляют напоказ большие бриллианты. Прячется она за крепкие двери, улетает на далекие острова, иначе всегда найдется некий бездарный, завистливый Тит, который или машиной переедет любовь или кирпич сбросит ей на голову. Не прощает ничтожество большой любви и охотится на нее, упрятав кирпич в пазуху подсознания. Выходит, нет никакого Первого закона! Точнее, Первый закон Тита — это и есть тот самый сволочной Тит. Именно он является пресловутым мирозданием, которое ненавидит настоящую любовь. И именно его, Тита, задействовал Пек в качестве черной фигуры в своей изящной комбинации.
Пек замолчал, и голубая картина тропиков стала превращаться в серый рисунок мегаполиса. Длился этот переход мгновенье, но о чем я только ни успел передумать в этот миг.
О двух безумцах, сбежавших из расчетливого, хищного мира, проломивших стену из стекла и бетона, не побоявшихся махнуть поверх барьеров, чтобы улететь в тропический край.
Об Артуре, который там схлестнется с чужими обычаями и быстро превратится из мальчишки с накачанными бицепсами в настоящего мужика.
О Клео, не заплатившей нам ни копейки.
О своем ничтожном подсознании. Как оно меня объегорило! Выдало зависть за благородство, спрятало мою подлость за мудростью. Из-за него я стал черной шахматной фигурой. Пек прав: Первый закон — это я, Тит. Господа, это я виновен в главном грехе мироздания. Из-за меня на всех широтах травят и убивают любовь. Так расстреляйте меня. Я готов. Распните вместе с подлым моим подсознанием и будьте счастливы!
Я достал ее фотографию. В глазах защипало. Кто я? Я несчастный Тит, дважды использованный другом. И как же мне все надоело. Гнусности и мерзости подсознания. Собственное постоянное лицемерие: сейчас мне хочется огреть Пека молотком — за правду! за логику! за ум! А не посмею. Кто будет бабки заколачивать? Ловчить надоело. А благородство — бизнес невыгодный. Раз в жизни сблагородничал и оказался дурак дураком.
Хватит! С подсознанием надо кончать. Сколько можно унижаться? Довольно жить сгорбленным лакеем. Жизнь надо прожить так, чтобы потом не упрекала железяка, не клевала ворона, не грыз пинчер. Надо расправить плечи, сигануть через барьер.
На душе потеплело. Сердцу стало вольно, словно жеребцом перемахнул я через ограду и вырвался в бескрайнюю степь.
— Здравствуй, любовь моя, — сказал я ей.
Дверь хлопнула. На пороге возникла ворона.
— Что ты там сказал?
— Сказал! — Я гордо выпрямился. Быстро спрятал фотографию. Улыбка № 1. — Как я рад тебя видеть, дорогая!
Александр Козырев
ДЕРЕВЯННОЕ СЧАСТЬЕ
ПРОЛОГ
Левая ступня у Рафаэля Сафарова кровоточила, и каждый шаг причинял почти невыносимую боль. Казалось бы, пустяк — царапина! Чвакнул осколок и разорвал сапог, а вместе с ним и попортил кожу на стопе… Но когда с этой самой «царапиной» прошкандыбаешь с полной выкладкой по горным чеченским тропам пятнадцать кэмэ, то эта царапина уже далеко не царапина. Вся стопа превращается в сплошную зудящую рану, а сапог — это уже не легкий горный сапог спецназа ВДВ, а испанский сапог времен инквизиции!