Конвойным было не до выяснения, кто я, и меня довезли до суда.
Судья спросила, как спрашивали в следственном изоляторе: фамилия, имя, отчество, родился…
— Что окончил?
Я чуть не ляпнул:
— Московский физико-техни…
Но тут же поправился:
— Сапоговскую восьмилетнюю школу…
Судья:
— Признаете себя виновным в краже?
— Признаю, — ответил я, потупив голову.
— Расскажите, как все было.
Я рассказал то, что прочитал в обвинительном заключении, что зашел в коровник, увидел телёнка, накинул ему на шею веревку, вывел… Должен вам признаться, что я ни разу в жизни не прикасался не только к теленку, но и к корове, козе, барану…
Судья была удовлетворена: не надо было ничего доказывать.
Выступил прокурор, который за то, что я «раскаиваюсь в содеянном», «способствую установлению истины», просил назначить мне наказание условно.
Адвокат, которого ни я, ни парень, что остался в камере, — это был адвокат по назначению — не видели, согласился с прокурором.
После слов судьи:
— …Приговорить… Возможно исправление без отбытия наказания… Считать наказание условным… Освободить в зале суда…
Щелкнул замок наручников.
Я оказался на свободе.
Свобода! Разве мои чувства передашь? Когда столько лет парился за решеткой, пахал в цеху, мучился, столько положил сил, чтобы преодолеть колючую проволоку, и вот наконец-то я дышу полной грудью!
Что-то разогнулось во мне, и спустя несколько минут я уже был вне видимости конвоя.
Конвой на автозаке поехал отдавать документы в изолятор. Милиционеры радовались тому, что не пришлось до вечера куковать со мной в суде, а потом везти меня обратно.
Я понимал, что через час-другой в изоляторе спохватятся и подымется переполох. Конвой отдаст документы, пройдет проверка, и тайное сделается явным.
Вставал вопрос: что делать?
Куда податься?
К Бурышеву? Но зачем? Полмиллиона он вернул крестьянам во время следствия…
В зону, забрать векселя?
Но разве сумел бы я сделать шаг по колонии, в которой меня знала каждая собака.
Подкараулить Пони?
Он сразу бы клюнул! Но вот отдал ли бы мне векселя, это было сомнительно…
И я, пока не стемнело, поспешил на вокзал… Надо было скорее убираться из Воронежа.
На Украину, решил я. А там достану украинский паспорт — и в Чехию! И за дело! Хватит прозябать…
Мои должники — новоявленные домовладельцы — ждали своей очереди…
Но как двигаться в черной робе?
На ближайшей стройплощадке в бытовке снял с вешалки рубашку, брюки, повесил на крючок робу и, захватив ботинки, оставил свои. Я почувствовал при этом, как горят щеки. Замечу, я воровал впервые в жизни. До этого я только проучал лохов и проходимцев, но никогда не крал.
Попросил пожилую проводницу пустить меня в тамбур поезда, уходящего на юг.
— Уголь мне для печки натаскаешь? — спросила она.
Я согласился.
Знал, что на станции Чертково с одной стороны железнодорожного пути территория России, а с другой — Украины.
Искать другой дороги не надо. Только сверни с перрона направо по ходу поезда.
Я приник головой к стеклу и забылся. Мне рисовался Крещатик в Киеве, Карлов мост в Праге, Статуя Свободы в Нью-Йорке…
Какой шок пронизал меня, когда в тамбур покурить вышел…
Кто бы вы думали?
Не поверите.
Я тоже своим глазам не поверил.
Шатун.
Футбольная команда ехала на матч.
— А, попался, — зашипел Шатун. — Ребята! Это мошенник! Мочите его!
— Обижаете, и ни какой я не мошенник! — возмутился я.
Но меня сбили с ног. И уже удары защитников, полузащитников, нападающих посыпались не по мячу, а по моим бокам.
— Сволочь! Я из-за тебя… — летело с губ Шатуна.
— Что вы к нему?! — прибежала проводник.
На ближайшей станции меня сдали милиции. И свобода снова замелькала передо мной миражом.
На суде я увидел крестьян. Вы думаете, я их пожалел? Нисколько… Мне было обидно, что у нас в России сплошь такие вахлаки… Им пальчиком перед носом помаши, и они готовы… А будь у них голова на плечах, никогда бы не отдали деньги первому встречному… Понимаю, сами захотели надуть… Рыбаков? Он тоже раскатал губы… Пахан? Его, говорят, когда все выплыло, уволили…
Меня мотало по колониям. Я забывал чешский, польский и английский языки и все больше разуверивался в том, что когда-то окажусь на свободе… Кто-то называл меня Героем зоны, кто-то Героем нашего времени, а мне так и не удалось всех недотеп проучить… Вы спросите, что с векселями, оставшимися в зоне? Их нашли при ремонте. Обналичили в банке, деньги оприходовали в колонии и построили на них клуб, который среди осужденных до сих пор носит мое имя.