Клюев встал, сделал шаг, но вдруг остановился в нерешительности.
— А что делать с этим? — спросил он, кивнув в сторону Олега. Неужели отпустить? Ведь он совершил кражу, украл сумочку…
— Нет, не украл, — сказал Пилипенко. — Поскольку девушка была мертва, получается, что сумочку он нашел. А за то, что парень снял медальон с трупа, его тоже нельзя посадить.
— Может быть, за изнасилование? Ведь девушка была в бессознательном состоянии, и фактически он ее изнасиловал.
— Тебе не противно, что этот удачливый молодой человек! так легко отделался? — спросил Жаров.
— Противно, — ответил следователь. — Но закон есть: закон, как говаривал старина Фернандель.
— А как же Щеглов, его невеста, заказчица?
— О ней позаботятся московские ребята. Да и сам Щеглов: не останется без присмотра. Меня только одно утешает. С такими наклонностями этот юноша, Горенко Олег, недалеко уйдет по свободному миру. Не мы, так другие наши коллеги в каком-нибудь другом городе… Но рано или поздно он совершит настоящее преступление. И вот тогда ему уже не уйти от правосудия.
— Мы не говорим ему «прощай», — сказал Жаров, мы говорим: «До свидания».
Леонид Панасенко СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ
Еще ни разу в жизни он не был так счастлив.
Все сошлось, сладилось как нельзя лучше. В конторе — порядок. Наконец пришли деньги, а откуда и как, это никого не касается. Дом — полная чаша, жена довольна жизнью, что с женщинами бывает крайне редко, дети — здоровы. Что еще, спрашивается, надо нормальному среднему человеку? Да, он осознает, что не блещет умом и не достиг особых высот, он знает десятки соблазнов, которые недоступны ему и будут недоступны его детям, — и тем не менее счастлив. Потому что знает всему цену и предел. Он сравнительно молод, Бог дал ему здоровье, достаток, это прелестное юное создание, которое сонно дышит сейчас ему в плечо. Впрочем, какая чепуха. Никто ничего; ему не давал. Он все сделал сам, сам достиг, добыл, завоевал. И если благодарить за это, то не Бога, не удачу, не случай — себя! Только себя.
Он улыбнулся во тьме, чуть приподнялся на локте, губами нашел плечо возлюбленной, изгиб ее шеи. Умопомрачительно! Такие шеи он видел только раз в жизни, когда случайно забрел в; картинную галерею и долго тревожно разглядывал портреты старых мастеров, силясь понять: что в них не так? Люди как люди, померли давно все, а что-то волнует, особенно образы женщин… И когда он месяца три назад наткнулся в пыльных и прокуренных коридорах конторы на свою Фею, то прошел бы, конечно, мимо, не засветись ему из тумана забот и обыденности эта нежная белая шея. Он заговорил с девушкой, узнал, кто она и из какого отдела. Потом без всякой задней мысли стал ловить ее в коридорах офиса, шутить, немножко заигрывать, но — не более.
Откуда-то донеслась музыка, и он посмотрел в сторону задернутого шторкой иллюминатора. Там холодный апрельский океан, плавающие льды и никогда еще не виданные им раньше айсберги. Там, впереди, — Америка. Великолепная, сверкающая страна, чем-то похожая на их гигантский непотопляемый лайнер. Там, впереди, еще неделя, а то и две, праздника, а здесь… Здесь — главное. Его девочка, его находка, бриллиант, найденный на мусорнике жизни.
Он вспомнил свое нежданное и несколько необычное объяснение в любви.
Он уже давно купил за несколько тысяч монет каюту второго класса на самый большой в мире пароход, который готовился отправиться в свое первое плаванье из Саутгемптона к берегам
Америки. Он забросил дела, предвкушая Самый Большой Праздник своей жизни. Он упивался сознанием своего благополучия, отчетливо в то же время представляя, что после путешествия предстоит обычная рутинная жизнь, со своими проблемами и каверзами, но то предстояло потом, потом, а сейчас — Отдушина, Праздник!
В этом эйфорическом состоянии, уже сложив вещи и отдав последние распоряжения, он обходил свою контору, прощался, выслушивал восторги и пожелания, кое-кому обещал сувениры, и тут, как всегда в коридоре, наткнулся на белошеюю девочку.
Он взял ее руки в свои, громко и весело заговорил и вдруг умолк — у него даже во рту пересохло, а язык онемел, будто от наркоза.
Он впервые увидел то, чего не замечал месяцами. Как трогательно струится по ее открытой груди тонкая серебряная цепочка, как уходит основание крестика в мягкий сумрак ложбинки…