Мили полторы на юг маленький отряд двигался через все те же заросли колючего чертополоха и ядовитого борщевика, но постепенно их сменили черная полынь и пижма; идти сделалось полегче. Да и воздух перестал быть таким тяжелым. Горьковатый полынный дух приятно освежал тело и успокаивал душу.
Но Блямс, замыкавший шествие, то и дело останавливался и тревожно прислушивался. Наконец он не выдержал:
— Слышь, Дед, а сюки-то не отстают, так от самого оврага за нами и шуруют. И, кажись, много… Чё им надо-то, чё хотят?
— А я что тебе говорил? — напустился на него старик. — Смерти они нашей хотят, вот чего.
— Дык, шмальнул бы для острастки, — предложил парень.
— Щас! — рассердился Дед. — Семнадцать патронов осталось, а я буду по кустам палить.
Тем не менее он все-таки вытащил из-под полы «Ремингтон» и держал его теперь наготове, положив стволом на сгиб левой руки.
Через некоторое время Блямс снова обеспокоенно остановился.
— Слышь-ка, Дед, неладно что-то.
— Ну что опять?
— Раньше сюки сзади нас шебаршились, а теперь по сторонам их писк слышен.
— С флангов обходят, — мрачно констатировал старик, — значит, жди атаки. Или засады. Теперь будь начеку.
— Ага, — отозвался парень, взвешивая в руке биту.
Растительность снова изменилась, сделавшись более низкорослой; теперь отряд шагал по бескрайнему полю, поросшему ползучим пыреем, чередой и дурманом; кое-где живописными рощицами возвышались купы крапивных зарослей.
— А, чтоб ты сгорела! — выругался Блямс, безуспешно пытаясь вытряхнуть из ботинок колючие семена череды. — И чего это трава у нас, где ни возьми, такая вредная: то жжется, то колется, а нет — так воняет, хоть нос зажимай?
— Это оттого, — отозвался Дед, — что после Долгой Зимы выжили самые неприхотливые растения — мусорные. Вот потому, когда Солнце стало светить как прежде, земля поросла всякими помойными сорняками — колючими, жгучими да ядовитыми.
— Они не все мусорные и вредные, — первый раз за время пути подала голос Ника. — Тут много полезных трав. Череда, например, для глаз хорошо — тем, у которых они гноятся, отваром промывать. Крапиву и одуванчики вообще есть можно. Да и дурман тоже от разных болезней помогает.
— Эге, — улыбнулся старик, — у нас, доложу вам, не только доктор, но и повар свой появился. Теперь не пропадем!
— Ладно вам, — смутилась Ника, — просто в Гарбидж Хилле голодно было, вот и приходилось как-то обходиться.
— Я о том и говорю — повезло нам с тобой, дочка, однозначно…
Резкий отвратительный писк прервал их беседу. Из окружавших их зарослей конского щавеля послышались шорох, злобное шипение, а сама трава всколыхнулась, и тут же со всех сторон хлынули пасюки.
Дед с Блямсом среагировали моментально, как хорошо слаженная команда: разом заступили собой девушку и изготовились к битве.
Первые три или четыре пасюка достались Блямсу — он отправил их обратно в щавель точными и мощными ударами биты, сопроводив полет тварей своей обычной присказкой. С двумя другими расправился Дед — все еще не желая тратить драгоценные патроны, он перехватил ружье за ствол и орудовал им теперь, как палицей.
Не прошло и пяти минут, как вокруг валялось не менее дюжины пасюков. Но нападающих не убывало — все новые и новые крысы выскакивали из кустов щавеля, точно из пращи невидимого врага, и отчаянно бросались на людей. И уже не каждую тварь удавалось остановить на подступах — и Дед и Блямс были неоднократно покусаны.
Когда на левой руке и ногах парня повисли разом три крысы, Ника не выдержала и завизжала.
— Цыц! — строго прикрикнул на нее старик, помогая товарищу разделаться с агрессорами. — Стой, где стоишь! И молча!
Один особенно крупный пасюк, уже наполовину седой, размером не меньше дикой собаки, уклонившись от Блямсовой биты, едва не вцепился Нике в горло. Но Блямс перехватил его за хвост, еще в прыжке, хорошенько раскрутил над головой и швырнул в гущу наступающих врагов вместо метательного снаряда.
Неожиданно все пасюки отступили и скрылись обратно в заросли.
— Ага! Струсили! — обрадовался Блямс.
— Нет, — с мрачной уверенностью заявил старик, — арьергард поджидают. Сейчас сгруппируются и тогда кинутся все скопом. Ладно, — сдался он, передергивая затвор «Ремингтона», — делать нечего: сейчас я в их фаланге коридор прорублю, картечью! Значит, после третьего выстрела все бежим в ту сторону. И быстро! Пока не опамятуются…
Дед повернулся лицом к югу и один за другим произвел три выстрела, кладя заряды рядом. Картечь проделала в травостое и рядах противника широкую просеку.
— Дочка, не отставай! — крикнул старик, подавая личный пример.
Все трое что есть мочи кинулись в образовавшийся коридор.
Они бежали уже не менее четверти часа — не разбирая дороги, почти вслепую, — но по-прежнему слышали за собой возбужденный писк и легкое топотание преследователей. Пасючья стая не отставала. Ника заметно выдохлась и начала то и дело спотыкаться — вот-вот упадет.
— Под руку ее хватай! — скомандовал старик товарищу и подхватил девушку за локоть со своей стороны. Но он и сам выглядел не лучшим образом — дыхание с надсадным хрипом вырывалось из его груди, а бороду покрывали клочья пены, точно у загнанной лошади.
Вдруг Блямс заметил по правую руку от себя торчащие над травяным полем макушки деревьев.
— Дед! — просигналил он. — Двигаем к лесу! Там оборону держать легче.
Еще пять минут бега — и они наконец оказались на опушке. Ника совсем без сил повалилась за первое же дерево, Дед упал рядом и, развернувшись, приготовился отстреливаться; Блямс, тяжело дыша, оперся о ствол.
— Стреляй, Дед! — выдохнул он. — Чего ждешь? Давай: блямс! блямс! пали!
— По кому стрелять-то? — прохрипел тот в ответ.
Блямс удивленно вгляделся в предутренние сумерки: странное дело, но пасюки, которые секунду назад едва не хватали их за пятки, куда-то сгинули. Обрывающиеся перед самой опушкой заросли бурьяна стояли неколебимой стеной, только легкий ветерок слегка шевелил коричневые свечки конского щавеля.
— Куда они все подевались? — захлопал пушистыми ресницами парень. — Я уж думал все — не уйти нам…
— Может, тут граница, конец их территории? — предположил Дед, впрочем, не очень уверенно.
— А чья тут территория начинается? — поинтересовалась девушка.
— Откуда нам знать, — пожал плечами старик, — да и какая разница?
— Нет, но все-таки… если даже пасюки побоялись сюда соваться…
— Дело говоришь, дочка, — согласился старик, утирая шляпой лицо и бороду.
— А тихо-то здесь как, — заметил Блямс, — никакой живности не слыхать.
— Тоже тревожный знак, — нахмурился Дед.
Они огляделись вокруг.
Лес, на опушке которого они очутились, прямо сказать, был довольно странен: деревья с изогнутыми, словно скрученными неведомой силой стволами, покрытыми глянцево-чёрной корой, простирали над ними безлистные корявые ветви, с которых неопрятными космами свисали гирлянды влажного фиолетового мха. Мох источал малоприятный запах, какой-то… химический.
— Что делать-то? — спросил парень. — Идем дальше или как?
— Погодим, — после минутного раздумья решил старик. — Пасючья стая сюда, по всему видно, не сунется, а углубляться в лес, пока не выясним, что здесь к чему, тоже не резон. Тем более затемно. Так что разбиваем лагерь прямо тут. Отдых нам все равно необходим. А на восходе двинемся.
— Костер разжигать не будем! — остановил он товарища, собравшегося уже ломать ветки.
— Дык, огня всякий зверь боится, — попробовал возразить парень.
— А если пасюки не зверя испугались?
— Кого ж тогда?
— Кого теперь все боятся? — хмыкнул дед. — Хриллов.
Услыщав про хриллов, Ника тихонько ойкнула.
— Не бойся, — успокоил ее старик, — это я так, для примера. Скорее всего, никаких хриллов здесь в помине нет. Что им тут делать? Им добыча нужна — люди. Но с костром все равно давайте поостережемся. Тем более не так уж холодно, да и восход, доложу вам, не за горами.