Парня звали Олег Горенко, ему было семнадцать лет, он приехал из Донецка — на деньги родителей, которые решили таким образом премировать его по случаю окончания школы. Здесь, в деревне, можно было снять комнату без удобств по самой низкой цене, что он и сделал.
— А теперь ты расскажешь подробно, что произошло вчера на пляже, — сказал Пилипенко. — Это твой последний шанс сказать правду. Мы имеем достаточно оснований, чтобы передать твое дело в суд. Но чистосердечное признание облегчит твою участь, и приговор будет мягче.
Жаров понял, что Пилипенко лукавит, все присутствующие в кабинете, кроме самого Олега, знали, что парень обречен: каким бы мягким ни был приговор, вряд ли с такой статьей он выйдет из зоны живым. Жаров даже заметил некую печаль в глазах стенографистки: девушка уже жалела этого Олега, предполагая его судьбу, жалела не как преступника, совершившего ужасное убийство, а как красивого голубоглазого мужчину.
— Я расскажу, — сказал он. — Я молчал, потому что… Стеснялся, вы понимаете?
Олег бросил взгляд в сторону стенографистки и вдруг покраснел. — Я не могу говорить об этом при женщине.
— Лена, выйди, — приказал Пилипенко, не поднимая головы.
Жаров знал, что беседа записывается на магнитофон, и стенограмму можно сделать позже. Лена захлопнула свой блокнот и вышла из кабинета, бросив на парня взгляд из дверного проема.
— Вчера утром я пошел купаться, — начал наконец он. — И увидел девушку. Она сидела на одеяле. Она что-то делала со своей головой. Я подошел и увидел кровь, девушка вытирала голову полотенцем и смотрела на полотенце, которое было в крови. Я стал ей помогать. Как я подумал, девушка упала и ударилась затылком о камень. Поскользнулась, наверное, когда выходила из воды, ведь там скользкие камни, вы знаете. И я увидел рану у нее, волосы слиплись от крови.
Жаров и Минин переглянулись, у Минина было удивленное лицо, он скептически покачал головой.
— Тогда я нашел в ее сумочке флакон духов, они ведь на спирту. И промыл девушке рану.
Слушая, Пилипенко задумчиво теребил свой ус: похоже, он верил Олегу, имея в виду, что флакончик в сумочке-чебуреке был действительно пуст, а на пляже было найдено окровавленное полотенце.
— Мне удалось остановить кровь. А после мы сидели рядом. Она плакала, я ее утешал… И мы полюбили друг друга! — вдруг повысил голос парень.
— Что? — не понял Пилипенко.
— Полюбили, и все! С первого взгляда, разве так не бывает? Я полюбил ее, она полюбила меня. И мы занялись любовью.
Пилипенко мрачно смотрел на парня, подперев щеку рукой, Минин опустил голову, чтобы никто не увидел его невольной улыбки. Жаров чувствовал, что часть истории — действительно правда, но никак не мог понять, где граница, отделяющая ее от лжи.
— Потом девушка уснула, — продолжал Олег. — Ну, тогда я взял ее сумочку и ушел. Сам не знаю, как это вышло… Когда я доставал флакон с духами, то увидел в сумочке деньги… Ну и… Вот…
— О чем вы с ней говорили? — спросил Пилипенко.
— Так… Мы почти и не говорили. Все было ясно по глазам. Любовь, понимаете? — Парень почему-то глянул на пустой стул, где только что сидела стенографистка. — Правда, она говорила что-то, но как бы сама с собой…
— Как?
— Ну, она как будто обращалась к самой себе или к кому-то, кого не было видно.
— К невидимке, значит. Что же она говорила невидимке?
— Что-то про белую гору и про инь-ян. Я не понял.
Жаров вздрогнул. Эта загадочная «белая гора», «Обитель на белой горе», равно как и «инь-ян» были в черновике письма.
— Постарайся вспомнить, — сказал он. — Подробнее. Какие именно слова она произнесла?
— Она сказала… Я не помню точно. Инь и ян соединились на белой горе. Вроде того… Потом она отключилась, вы понимаете?
— Не понимаю, — возразил Пилипенко.
— Ну, ей было слишком хорошо со мной, вот она и вырубилась.
Юноша хлопал голубыми глазами, в его голосе сквозило торжество. Пилипенко перевернул фотографии, которые до сих пор лежали на его столе лицевой стороной вниз.
— Вот так она вырубилась? — тихо спросил он Олега.
Тот посмотрел. Его лицо исказил настоящий ужас.
— Нет, нет! Это было совсем не так!
— Ты хочешь сказать, что это сделал не ты?
— Честное слово, не я!
— Ты уже много раз давал мне свое честное слово.
— Но это не я, клянусь! Когда я уходил, она спокойно спала на одеяле.
В этот момент входная дверь приоткрылась, и кто-то из коридора окликнул Минина. Тот подошел и принял из руки, мелькнувшей в щели, тонкую папку бумаг. Вернувшись на свое место, Минин углубился в чтение.
Между тем Олег продолжал лепетать:
— Это правда, мы по взаимному согласию. Девушка совсем не сопротивлялась. Она сама этого хотела… Она была счастлива, честное слово!
Минин поднял голову от своих бумаг и произнес бесстрастным голосом:
— Доктор принес результаты вскрытия. Гематомы на теле девушки образовались не во всех точках ударов. Кровоизлияние было минимальным. Это значит, что он продолжал насиловать и терзать девушку уже после того, как наступила смерть. И… Ох! Разрыв ануса, также после смерти.
Пилипенко стал медленно, подниматься над столом.
— Какого ануса? — прокричал парень, весь сжавшись. — Я ведь вовсе не… — Он захныкал.
Жаров подумал, что его друг сейчас схватит парня за длинные космы и будет бить его головой о стол, пока тот не умрет.
— Что-что-что? — вдруг донесся голос Минина, который перевернул страницу. — Но это невероятно!
Следователь оглянулся, замер с растопыренной ладонью, протянутой в сторону подозреваемого.
— Не может быть, — сказал Минин. — Тут написано, что смерть девушки наступила в результате отравления.
— Как это? — не выдержал Жаров.
— Очень просто. Факты, термины. Девушку отравили. Причем яд был введен в организм за несколько часов до смерти. И этот яд… Невозможно! «Эр-эйч-сан шестнадцать». Медленно действующий, но смертельный. На жаргоне разведчиков он называется «солнечный удар». Применяется спецслужбами. Вызывает симптомы, сходные с сильным тепловым ударом, так что, если не провести специальное исследование, которое сделал мой коллега, так и должно показаться окружающим — солнечный удар.
Пилипенко нажал на кнопку звонка, и в дверях немедленно появился сержант.
— Уведите его, — сказал следователь. Затем, повернувшись к Минину и Жарову, устало произнес: — Выходит, теперь наша история превращается в шпионский детектив. Ну, конечно! Наблюдательные посты, некто, следивший за девушкой незадолго до убийства. Черновик письма, возможно, содержащий шифрограмму. И, наконец, яд, который не купишь в аптеке… Похоже, пора передавать это дело в ФСБ. Пусть смотрят по своим базам данных.
— Это еще не все, — мрачно произнес Минин. — Не все, что написано в этом документе. Вскрытие показало, что девушка была на четвертом месяце беременности.
— Значит, двойное убийство… Раньше за такое полагалась исключительная мера. Нет, рано бросаться в ФСБ. Еще бы пару вопросов этому Щеглову…
Пилипенко задумчиво вел машину, почти не глядя на дорогу. Жаров молчал, ворочая некую мысль, которая проклюнулась после последнего сообщения Минина.
— Знаешь что, — сказал он, — я, кажется, понимаю смысл ее неоконченного письма, хотя бы частично.
— Что именно?
— В письме говорится о втором сердце, что можно было принять за какой-то мистический символ. Похоже, это означает всего лишь то, что девушка была беременна. Возможно, что и другие загадочные фразы, например, «Обитель на белой горе», значат что-то совершенно банальное…
Щеглов ждал их в своем номере, предупрежденный звонком. На оба вопроса, заданные ему Пилипенко, последовал отрицательный ответ. Нет, он не знал, что Лиза беременна, да и вообще, вовсе не обязательно, что от него. Девушка была свободна, возможно, встречалась с другими мужчинами. Нет, в то утро они постоянно были вместе, и никто к ним не подходил. Они долго выясняли отношения, пока не выяснили их до конца, пока не решили, что должны расстаться немедленно.