Его не уволили — отправили сначала в очередной отпуск, а потом оформили годичный, как бы для ознакомления с работами коллег в других университетах. Спасибо.
Потом Виталий говорил себе, что доктор Пензиас спас ему жизнь. Если бы он остался в больнице, то в конце концов сошел бы с ума — все, что он наработал в уме за эти месяцы, разорвало бы ему мозг, он и так с трудом удерживал результаты в памяти. Может, потому у него и началось… что?
В тот день он выложил Саю (на голоса пришли коллеги из соседних комнат, получился импровизированный семинар) свое решение, записал наконец мысли в виде формул, освободил мозг от непосильной нагрузки и будто прозрел — увидел, как красиво лежат в аллеях все еще не убранные желтые и бурые листья, и какая, наверно, теплая была осень.
Ожил? Освободившись от формул, он испугался, что перестанет слышать голос Дины, она больше не будет с ним спорить и доказывать…
«Ты здесь?» — спросил он себя.
«Конечно», — ответила она.
И он успокоился. Приехал в больницу на полчаса, посидел у изголовья жены, подержал ее за руку, услышал: «Поезжай домой, отоспись наконец» — и уехал, встретив в коридоре доктора Пензиаса и поблагодарив за все, что тот делал, делает и будет делать. Доктор проводил Виталия внимательным взглядом, покачал головой и вздохнул — он-то знал, что женщина может прийти в себя сегодня, может — через неделю, через год, десять… Но, скорее всего, никогда. Травматическая кома — сказано в диагнозе, но, по большому счету, мозг пациентки не был поврежден. Магнитно-резонансная и позитронно-эмиссионная томографии показали… То есть ничего не показали: норма. Никаких тромбов, опухолей, органических изменений. Мозг будто погрузился в себя. Сам выйдет из ступора, или не выйдет.
А мужу надо жить.
В ту ночь у Виталия действительно началась новая жизнь. Он вернулся из больницы в давно пустую квартиру, где все было покрыто пылью, а в холодильнике пропахло плесенью. Кое-как навел относительный порядок, купил в супермаркете продуктов — не думая, бросал в коляску первое, на что падал взгляд. Поужинал омлетом, выпил неизвестно какое количество черного кофе и думал, что не уснет, но провалился в сон, как только голова коснулась подушки.
Тогда это и началось.
В аэропорту Берна его ждала машина. Не только его — прилетели еще трое коллег, один из Норвегии и двое из Англии, все они были знакомы Виталию по именам, а Хесмонда он знал лично, профессор приезжал два года назад в Лансинг читать курс по М-бранам. Ехать предстояло полтора часа, и в дороге, конечно, начали обсуждать — каждый свое, а вместе получалось что-то несусветно непонятное для непосвященного, водитель то и дело оборачивался, делал умное лицо и, похоже, порывался спросить: «А что такое прелестные барионы?»
Виталий принимал в обсуждении посильное участие — что-то, кажется, объяснил коллеге из Осло, но мысли были далеко: каждые десять минут он нажимал на мобильнике кнопку быстрого вызова и слышал одно и то же: «Оставьте сообщение…»
Да что же это такое? Айша никогда не выключала телефон. Она не забывала подзаряжать аппарат. Это профессиональное — ей могли позвонить в любую минуту, мобильник для медсестры такая же профессионально необходимая вещь, как для него — ноутбук.
— Что? — переспросил Виталий, потому что Хесмонд смотрел на него и чего-то ждал.
— Э… — смущенно протянул англичанин, глядя на Виталия с неодобрением. — Я так понял, что вы не согласны с Норсагером?
Норсагер? Это физик из ЦЕРНа, опубликовавший зимой статью о нарушениях суперсимметрии в одиннадцатимерных пространствах? Похоже, он пропустил половину обсуждения — скорее всего, слушал не слыша, кому-то в ответ кивал, кому-то качал головой, он весь был в больнице университета штата Мичиган, в палате Дины, держал ее за руку, и на них смотрела Айша, а он не оглядывался, чтобы встретить ее взгляд, потому что тогда…
Там что-то случилось.
— Нет, профессор, — сказал Виталий, — меня устраивает интерпретация Норсагера, только я думаю, что чувствительность камер коллайдера недостаточна для измерения эффекта. Энергии ускорения достаточно, а чувствительности мало. Разве что удастся уменьшить нынешний верхний предел…
— Да? — с сомнением протянул Хесмонд и, потеряв к Виталию интерес, повернулся к норвежскому коллеге, вертевшему в руке трубку, очень похожую ка ту, что обычно держал в зубах Шерлок Холмс в исполнении Василия Ливанова.