— Давно умер?
— Почти год назад.
— Переживаете до сих пор?
— Виновата я сильно перед ним.
Допрашивая, нельзя задавать вопросы, которые повлекут кучу ненужной информации. Но Рябинин не допрашивал.
— Ирина Марковна, в чем, если не секрет, провинились?
— Увидела во сне, что Алексей, мой супруг, помер от инфаркта.
— Так, — такнул следователь, поскольку она дала паузу.
— И якобы помер десятого сентября…
— Так, — еще раз такнул Рябинин.
— А приснилось это второго сентября. Представляете ситуацию?
— Не совсем, — признался следователь.
— Сон второго, а десятое впереди. Мне бы промолчать, а я про сон Алексею сообщила. Теперь поняли?
— Нет.
— Именно десятого муж скончался. А не сказала бы, он бы жил.
— Неизвестно, — заверил ее Рябинин почти сурово, чтобы оборвать этот разговор.
Она усмехнулась с каким-то укоряющим подтекстом. Лучше бы прочел ее заявления, которые сочинялись наверняка без всяких подтекстов. Женщина молчала, словно выжидая, когда до него дойдет смысл ее слов. И Рябинин посоветовал:
— Если считаете себя виновной, то сходите на могилку, положите цветы.
— На прошлой неделе я повинилась ему лично.
— Как понимать «лично»? Он же умер…
— Да, но меня выслушал. Даже один глаз приоткрыл.
Рябинин шире открыл оба глаза. Поскольку не допрашивал, то протокола не вел и поэтому не знал, кто она. Возраст, занятие, образование… Тонкие, бескровные до белизны губы, как бы натянутые от одного угла рта до другого. Тяжелое длинное платье и тяжелые очки; Седоватые волосы легли на лоб и налипли на стекла: казалось, что глаза отставлены далеко от стекла и не смотрят, а подглядывают.
— Вы говорите о похоронах? — спросил Рябинин, хотя и тогда приоткрыть глаза он не мог.
— Нет, про ту же неделю.
— Он же в земле?
— Откопали.
— Вы?
— Рабочие, по моей просьбе.
— Зачем же?
— Повторяю: чтобы выпросить прощение.
— Но ведь труп сгнил! Какой «приоткрытый» глаз?
— Алексей лежал как живой. Ни волосинки с головы не упало.
Рябинин вздохнул от невидимой тяжести. Вместе с большой порцией воздуха пришла мысль: пусть с этой дамой разбирается Страсбургский суд. Если он что-нибудь поймет. И Рябинин спросил уже просто так, на всякий случай:
— Ирина Марковна, чем вы объясните такое состояние мужа?
— Особым даром Ивана Архиповича.
— Вы к нему обращались?
— А к кому же еще? Архипычу дадена божественная сила.
Рябинин смолк, как загустевший бетон. Иван Архипович из фирмы «КСИС», в которой побывал капитан. Где варят овсянку… Дело о. мумии приобретало новый и пока неясный оттенок.
— Ирина Марковна, мужа повидали, извинились… А на что жалуетесь?
— На Ивана Архиповича, взял с меня десять тысяч долларов.
— А на выкапывание мертвецов нынче какие расценки?
— С Марии Утятиной он взял семь тысяч.
Рябинину показалось, что ему на грудь легла вся тяжесть современной мещанской жизни с ее долларами, иномарками, особняками и средним классом. Но это лишь едко-вопроси-тельный взгляд женщины лег на его взгляд.
— Ирина Марковна, подождите идти в Страсбургский суд… Я попробую разобраться.
22
От райотдела до фирмы «КСИС» они ехали на такси: в своей машине или в милицейской капитан боялся засветиться. Вертолетоухий уже ждал с машиной — он засветиться не опасался. Капитан пробовал определить модель, но не удалось, поскольку летние белые ночи серы. Явно не «Лексус».
Антонина оделась, как за грибами: сапоги, плащ с капюшоном… Не хватало лишь корзины. Впрочем, был полиэтиленовый мешочек.
— Что в нем? — спросил капитан.
— Фонарик, бутерброды…
Доехав до старого кладбища, они вылезли и двинулись за лопоухим. Боясь споткнуться и оступиться, шли за ним гуськом, как по минному полю. Не шли, а петляли. Удивительно, как их проводник различал дорогу. Топали до тех пор, пока земля не образовала некоторый уклон — здесь кладбище упиралось в овраг, заросший кустами. Видимо, тут никто не ходил.
— Ступала ли сюда нога человека? — поинтересовался капитан.
— Пришли, — бормотнул проводник.
Он включил свой фонарь и осветил то, куда они пришли…
Заброшенный склеп. Вросшая в землю коробка из бурого замшелого кирпича. Сверху лежит бетонная плита — это уже новодел. Там, где положено быть кресту, торчит что-то вроде трубы. Кованая дверь с навесным замком проскрипела, будто гусь прогоготал.