— О, капитан… Пришел допрашивать?
— Нет, поговорить о тебе.
— О себе все знаю.
— Интересно послушать.
— Я амбициозна, тщеславна, сексуальна… Обожаю иномарки, зарубежные туры, Интернет… Хватит?
Капитан сел, обозначив серьезность разговора. Или сел потому, что замешкался с логичным ответом, чего она упустила для счастья женщины?
— Изольда, а любовь?
— Разве секс не упомянула?
— Я спрашиваю про любовь…
— Капитан, любовь — это биохимия. В крови вырабатывается много дофамина, амфетамина, серотонина… Вот и сексуальное опьянение.
— Какое-то химическое понимание любви. Изольда, а ведь за любовь убивают.
— Не за любовь, а за измену, — резонно поправила она.
— Изольда, неужели ты не влюблялась?
— Если испытывала сексуальный голод, но всегда соблюдала интимную дистанцию.
Поскольку разговор шел про чувства, то Палладьеву вспомнился лейтенант Облаев, который влюбился в первокурсницу, летал, как воздушный шарик, а потом опал и поник, словно этот шарик прокололи. И признался, что полюбил беременную.
Капитану пришел на ум другой эпизод. Вернулась девушка с работы, дверь в квартиру взломана… Вызвала милицию. Что пропало? Ничего не пропало, а даже прибыло. На книжной полке лежат торт и букет цветов. Она догадалась, что это дело ее нетрезво-влюбленного коллеги. Криминальная любовь?
— Капитан, кофе хочешь?
— Нет, спасибо,
Кофе он хотел, но можно ли пить этот мирный напиток перед тем разговором, который он хотел затеять? Ему показалось, что ее лицо задела обида: видимо, мало кто отказывался пить с ней кофе. А капитана задела опоздавшая мысль: Изольда не признает любви… А как же Генрих? Мысленно помявшись, он спросил прямо:
— Изольда, а Коловратского любишь?
— Капитан, наглый вопрос.
— Ты женщина репродуктивного возраста, а ни семьи, ни детей…
— Капитан, ты нарушаешь права человека.
— Не права человека нарушаю, а элементарную логику. Ты же показала свою любовь к Генриху!
— Как показала? — насторожилась она.
— Изобразила покойницу. А не противно было лежать в гробу, да еще на трупе?
— Ментовская клевета…
— Ментовская? — выдохнул капитан с таким нажимом, что не сказал, а ухнул. Видимо, этот почти дикий звук поднял его. Встав, он уперся взглядом в потолок. Изольда тоже вскинула голову. Капитан проделал молниеносную операцию: прыгнул к ней и отлепил белый кружок лейкопластыря. Там, где основание подбородка сливается с шеей, обнажилась коричневая плоская родинка.
— Хам! — вскрикнула Изольда, приходя в себя. — Какое имеешь право?
— Глянуть на родинку?
В комнате стало тихо и даже пустовато, как после убежавшего вихря. Изольда сидела, будто этот вихрь выбросил ее на берег. Светло-лимонный цвет волос ей не шел. Амбициозной и тщеславной женщине больше к лицу агрессивно-черное. И он не мог понять: ее глаза перестали быть круглыми или от злости сузились, как ее модная оправа?
— Капитан, что вам всем от Генриха надо?
— Для начала — честного признания…
— О, я знаю… Вы ему завидуете.
— Чему?
— Он умен. Деловой, всегда полон идей… У него золотые руки. Он добр, его любят дети…
Капитану показалось, что в его голове что-то щелкнуло. Не иначе как слова о детях и доброте задели какую-то косточку. Но в голове нет костей… Значит, эти слова задели в организме натянутый нерв.
— Изольда, человек, который из людей делает мумии, не может быть добрым.
— За рубежом даже есть такая специальность…
— Да он сделал мумию из твоего отца!
Палладьев мгновенно пожалел о своей вспышке, ожидая ее непредсказуемой реакции. Крика, ругани, удара… Изольда усмехнулась:
— Неправда.
— ДНК-анализ подтвердит.
— Капитан, дешевый ментовской прием…
— Дура, да он из тебя сделает мумию!
— Он меня любит…
Палладьев вспомнил слова Рябинина, что любовь отключает интеллект. Но и тот нерв, который оборвался в нем, тоже отключил какой-то тормоз. Капитан мог бы тормознуть напряжением воли, но не хотел — слепота этой женщины злила.
— Любит? Изольда, да он мальчиков любит!
— Не поняла…
— Голубой он, пидор! Теперь поняла?
Ввиду явной своей абсурдности эти слова ее не тронули.
— Капитан, время другое, и бериевщина теперь не пройдет…