— При чем тут бериевщина?
— Шьешь Генриху клевету…
— Клевету? Да он и сейчас на кладбище в склепе с парнем…
— Каким парнем?
— Который с гульфиком, — бросил он затухающим голосом.
Затухающим, потому что спохватился. К чему завел разговор о голубизне Коловратского да еще сообщил про склеп. И про гульфик.
Сообщил, поскольку был уверен, что она знает о сексуальных наклонностях Генриха. В конце концов, он лишь оборонялся от «бериевщины».
Изольда набрала в грудь воздуха для сильных слов, но произнесла их так беззвучно, что он удивился: как расслышал?
— Капитан, дай время подумать…
Она сняла очки. И капитану показалось, что вместе с очками пропали и ее глаза, оставив лишь одни глазницы, залитые жидкой чернотой. Нелогичный укор заставил его ощутить себя виноватым.
— Ладно, до завтра, — согласился капитан, покидая фирму.
28
Иногда Рябинина спрашивали: не тяжело ли в пятьдесят с изрядным хвостиком работать следователем? Да, стало труднее, но не физически… Не понимал преступников, не соглашался со свидетелями, спорил с коллегами… Он прикинул ушедший рабочий день. Отказался выполнить устный приказ начальника следственного отдела, пререкался с прокурором района, назвал «пнем» доктора юридических наук, поругался с коллегами-следователями…
А как было молчать?
Росла коррупция: ага, нужен закон, а разве в кодексе нет статей о взятках, других должностных преступлениях, которые охватывают любую форму коррупции? Участилось хищение мобильников: ага, нужен специальный закон о воровстве мо-
бильников, а разве нет общего закона о грабежах, кражах? Участились случаи нападения на журналистов: ага, нужен специальный закон о защите работников печати…
К концу рабочего дня Рябинина начинал колошматить какой-то скрытый жар. Тогда он свой злобно-мыслительный процесс обрывал. Сегодня ложился спать пораньше, в двенадцать, чтобы до часу почитать. Разумеется, не прессу. Но и не книги с дамским пустозвонством либо с псевдоумной литературщиной. Поэтому он взял сборник мудрых мыслей.
Раскрыл наугад. И как ошпарился мыслью Гете: «Я ненавижу плохую работу, как смертный грех, но всего более — плохую работу в государственных делах, так как от нее страдают тысячи и миллионы людей».
Эти слова поместить бы в рамочку и развесить во всех учреждениях и министерствах. И ведь когда сказано…
Зазвонил будильник. Да нет, хуже — зазвонил телефон. Для следователя ничего противнее не придумаешь, чем ночной звонок в квартире. Может, ошиблись?
Рябинин взял трубку — нет, не ошиблись. Голос майора был тороплив и хрип:
— Сергей, надо ехать.
— Боря, — сегодня не я дежурю, — удивился Рябинин.
— Знаю, но случай прикольный. Выходи, еду к тебе…
Рябинин хотел его осадить: с каких это пор криминальные
происшествия измеряются прикольностью? Но выдергивать из дому в два ночи по пустяку майор не станет. И следователь подумал, что хватить на дорогу чашку кофе он уже не успеет. Хорошо, что следственный портфель здесь, а не в прокуратуре…
Уже в машине Рябинин попросил майора ввести его в курс дела, потому что начинать расследование с нулевой информации не годилось.
— Сергей, дежурному РУВД был звонок. Якобы на старом кладбище начались «фэнтези»: крики, звон, земля дрожит…
— Ну?
— Второй звонок. Якобы мертвецы вылезли и бродят меж крестов…
— Какая-то чушь.
— Опер съездил. И подтвердил, что на кладбище бесовщина. Крик из-под земли, будто черти друг друга кошмарят.
— Боря, ты с кем-то поговорил?
— С одной женщиной. Она сказала, что покойников тревожить нельзя. А накануне весь день по могилам шатался мужик и рисовал могилы на планчик…
— Какой мужик? — вырвалось у Рябинина.
— Пожилой, в очках, чего-то записывал. Видно, покойникам это не понравилось…
Они приехали и, оставив машину у ограды, двинулись меж могил. Рябинин кладбища не узнавал — оно изменилось, как все меняется ночью. Темноты не было, но в белесом свете, как огромные светлячки, ползали огни. Это опера с фонариками прочесывали кладбище.
У того злополучного склепа толпились люди: Дора Мироновна, Лошадников, эксперт-криминалист, милиционеры, понятые… Металлическая дверь распахнута. Рябинин знал, что в склепе сейчас никого нет. Живых… Дора Мироновна сделала непонятный жест, словно хотела загородить ему дорогу или о чем-то предупредить.
Он вошел.
Людская плоть в свете мощного фонаря. Два обнаженных тела лежали на полу в неестественных позах, будто танцевали и свалились. Одежда сорвана, кровь. Рты открыты, глаза вылезли из орбит. Смерть от ужаса. И Рябинин, который много видел жути, понял, что в своей жизни видел еще не все.