Дед стал пользоваться личной охраной. У ворот дачи в черном «бумере» сидели два молодчика. К чему это? Отпустил такси, направился к воротам — один трубку к уху.
Дед сидел в качалке на веранде. На мой «привет» кивнул головой. Давненько мы не общались. Уж лет несколько. С того самого дня, как, вычислив, куда подевались Никушки и на чьи деньги существуют, дед наехал на меня. Орал в трубку — и такой-то я и сякой. Я молчал и слушал, пока он не доорался до:
— …чтобы через полчаса эти потаскушки…
Тут я взорвался:
— Ты с кем так говоришь? Ты отдаешь себе отчет, что кричишь на советника Верховного Главнокомандующего Вооруженных сил России? А ну-ка, смирно! Закрыл рот! Положил трубку!
С того дня мы и не общались.
Дед молчал, изучая меня взглядом, попыхивая кубинской сигарой.
Я не спеша развернул перед ним ноутбук.
— Смотри, тебе интересно будет.
Другой у меня на коленях. Связался с Билли.
— Давай.
На экране сцена в сауне. Огромные зубы деда. Его голос: «А телку его на круг».
— Ну и что? — Генерал раскачивается в качалке, попыхивая сигарой.
— Я все знаю до последней детали. Верни голову на место.
— Видать, не все. Эксперимент завершен, следы уничтожены.
Даже если соврал, — такой ответ меня устраивает. Не хочется копаться грозным дядей в делах моей бывшей конторы.
— Дед, мама ходит в трауре. Может быть, ты не знаешь — она любила моего отца.
— Ну и что?
— Вижу, тебя ничем не прошибить, даже слезами единственной дочери. А я не хочу огорчать маму. Выйдешь в отставку, дед, и успокоишься, ты немало потрудился для безопасности Родины. Тебя не забудут.
— В противном случае?
— В противном случае мама оплачет и тебя: я не хочу твоего разоблачения.
— Не много на себя берешь?
— Ровно столько, сколько могу. Каждый твой шаг у меня под прицелом. Доказать?
— Ну-ну, попробуй.
— Пусть твои молодцы подойдут к воротам.
— Какие молодцы?
— Те, что в «бумере» напротив.
Дед хмыкнул, потом поднял трубку.
Я вызвал Билли.
— Черный «бумер» видишь? Люди из него вышли? Достаточно далеко? Ну, так подними его на воздух.
За забором прогремел взрыв. Волной пронесся по веранде холодный воздух.
— Убедил?
Дед молча покачал головой.
Вот, наверное, и все по этой теме.
Дед вышел в отставку. Правительство наградило его орденом. Он захандрил на даче, оставшись не у дел, впал в расстройство и обезножел. Преданная Машенька ухаживала за ним; Наезжали Никушки. Мама ездила с маленькой Настеной. Дед смотрел на нее строгими глазами. Он никого не любил кроме дочери. За нее и отомстил неразумному зятю своему.
Тут и немощь подошла. Разом.
Мирабель с Костиком пожелали жить в Латвии. Я купил им дом на Рижском взморье. Красивый, в старинном готическом стиле. Они жили вдвоем. Их покой и безопасность охраняли два черных дога. И еще Билли, оккупировавший для этой цели российский военный спутник, болтавшийся на геостационарной орбите в этом регионе. Периодически я навещал их. Наша связь продолжалась. Мы гуляли втроем в дюнах, искали янтарь на линии прибоя. Пили кофе у камина долгими вечерами, под шум волн и ветра, завывавшего в трубе. Кстати, на его полке стояла урна с прахом моего отца — пепел, оставшийся после кремации.
Ветви огромных платанов царапались в окна мансарды, где мы с Мирабель занимались любовью. В постели она была исступленной. В эти минуты огромный окружающий мир отлетал куда-то, и оставалась только она и мое бездуховное тело, которое она изо всех сил пыталась впихнуть в себя все, от макушки до пят. Однажды Костик застукал нас за этим занятием. Мальчик испугался ночной грозы и пришлепал к нам босыми ножками по каменным ступеням. Мирабель смотрела на него и не видела. Я вырвался из ее объятий, укутался в простыню и взял плачущего ребенка на руки.
Долго думал над феноменом Мирабель. Она увлекла отца, да с такой силой, что он бросил семью и пошел к своей гибели. Теперь меня. Если я и проводил с Мирабель времени не больше, чем с другими моими женщинами, зато думал о ней постоянно.
Ну, конечно, голос. Голос Сирены, зовущей в ночи. Голос, губящий моряков в пучине моря. Я действительно скучал по нему — чуть ли не больше, чем по прекрасному, страстному телу. Когда шел с дороги, покинув такси, с букетом в руках, не замечал, как переходил на бег, если не видел ее, идущую навстречу. Потом замирал, как собака, ждущая команду хозяина, ждал ее «здравствуй!» сиплым, посаженным голосом, и только потом раскрывал объятия.
И еще. Шли дни, месяцы, годы наших отношений. Она заводилась в постели до исступления, но никогда ни до; ни после, ни в момент ее губы не произносили мною долгожданного: «люблю, жду, скучаю». Она будто бы отрабатывала вложенные в нее и Костика деньги, а сердце ее молчало. Безответными оставались мои чувства.
Предлагал ей сочетаться каким-нибудь браком — ну, скажем, католическим.
Зная всю мою подноготную, она закрывала мне рот ладонью.
— Успокойся. Не выдумывай. Все в порядке. У меня никого нет. Ты будешь единственным всегда, до тех пор, пока этого хочешь.
Вот это, наверное, второй феномен Мирабели. Другие дамы так легко говорят «люблю» и налево, и направо. А из нее клещами не вытянешь. Ведь видела, что мучаюсь, и молчала. Могла бы и соврать — я бы тут же и поверил. Так этого хотел, хочу и буду хотеть.
Ну, теперь-то уж точно все. Все рассказал. Закругляюсь.
Если интересно, давайте встретимся лет этак через десять.
Скажете: «Здорово, Гладышев» — как старому знакомому.
И я вам: «Привет».
И расскажу, как живу, что делаю, кого люблю и все такое прочее.
Евгений Константинов
ВИТУЛЯ
До нужного нам прудика осталось километра два. Колонну возглавлял микроавтобус, за ним — семь или восемь легковушек. По словам Александра Посохова, главного судьи предстоящих рыболовных соревнований, прудик хоть и был невелик, зато водились в нем золотой карась и приличных размеров карп. Меня больше всего радовала возможность поимки именно золотого карася, ставшего в подмосковных водоемах в последние годы большой редкостью.
Мы с Михой Гофманом на стареньком «жигуленке» тащились последними: он — за рулем, я — с почти допитой бутылочкой пива в руке. Дорога оставляла желать лучшего, но скоро эта тряска должна закончиться; сразу за деревней, которую мы как раз проезжали, начиналось поле, а за ним — лес, на опушке которого, судя по карте, и был наш пруд. Старт соревнований планировался на завтрашнее утро, а сегодня вечером нас ожидал праздник. Нет, никто не обещал отмечать крестины-именины, общую поляну собирались накрыть все вместе, то есть десятка три мужиков, обожающих рыбалку и знающих друг друга сто лет.
Наше внимание привлек бегущий по еще не скошенному полю здоровенный мужик в цветастой рубашке и вязаной шапочке с болтающейся кисточкой. Он даже не бежал, а как-то картинно подпрыгивал, размахивая руками, и, кажется, намеревался выскочить на дорогу раньше, чем мы проедем мимо. Мужик успел, и мы увидели, что из одежды на нем еще и цветастые семейные трусы, обувь же, как таковая, отсутствует.
— Чего ему надо-то? — на всякий случай притормаживая, спросил Миха.
— Может, попросит подвезти? — пожал я плечами.
— Не думаю, — сказал водила.
Вообще-то, чтобы попросить машину остановиться, бывает достаточно просто проголосовать. Вместо этого верзила зачем-то схватился одной рукой за автомобильную антенну, а другой, словно пугая ребенка, что забодает, сделал Михе «козу рогатую».
— Отпусти антенну, ты, губошлеп! — возмутился Гофман.
Мужик, продолжавший бежать рядом, радостно оскалился,
после чего, изобразив серьезную мину, показал на привязанные к багажнику на крыше удочки, махнул в сторону леса и погрозил нам пальцем-сарделькой, мол, «не ездите туда, не надо».
— Идиот, блин! — выругался Миха, резко нажав на тормоз и заглушив мотор. — Саня, у тебя под сиденьем разводной ключ, а у меня монтировочка имеется.