Все магазины сети провели акции. Скидки дарились каждому десятому покупателю, самому высокому покупателю, самой длинноногой девушке и далее в том же духе. В торговых точках толпился народ. Рейтинг быстро вырос, продажи подскочили. Сурепкин знал что делал. Он был добычей не по зубам для какого-то неизвестного и неопытного "Максуса". Стали один за другим звонить поставщики.
— Задергались! — усмехался Василий. — Заволновались! А я еще посмотрю, с кем перезаключать договор, а с кем нет.
Беда миновала. Как обычно, он победил. Сурепкин сидел в своем кабинете, подводя итоги рекламной компании, пересчитывая прибыль. Сейчас, когда напряжение спало, он почувствовал усталость. Какая-то затаенная, загнанная вглубь и не имеющая права голоса частица его души не позволяла ему в полной мере упиваться триумфом победы. Почему она проснулась именно сегодня, он не знал.
"Как все надоело, пропади оно пропадом! — подумал Василий. Он встал, отложил счета, закурил. — Поеду за город, отдохну пару дней, — решил он. — Схожу на рыбалку, за грибами".
Он вышел из офиса, сел в машину. Надо было заехать в городскую квартиру за кроссовками. Оставив машину у газона напротив своего дома, он вошел в дверь подъезда и вскоре вышел оттуда с сумкой. Когда он доставал из кармана брюк ключи от машины, раздались выстрелы. Пять выстрелов прозвучали один за другим. Охрана, выскочившая из подъезда, увидела метнувшуюся прочь тень и оседающее тело бизнесмена. Взревел мотор. Выбежав на дорогу, охранники смогли разглядеть в вечерних сумерках лишь силуэт удаляющегося мотоциклиста.
Василий почувствовал острую боль, пронзившую тело, потом еще и еще, уже не такую резкую. Он стал проваливаться в черноту, в вязкую бездонную черноту, облёпившую его. Неожиданно боль прошла, он увидел зеленую лужайку, отца, забрасывающего вилами сено на вершину стога, и мать, поправляющую платок на голове. Вдруг всю картину заслонила огромная голова коровы с блестящими, дышащими влагой ноздрями и мягкими губами. Потом голова коровы растаяла в тумане, а сверху, разрывая пелену тумана, прорвался яркий тонкий луч. Он развернулся, заполнил собой все пространство вокруг, и Василий почувствовал, что туман поплыл куда-то вниз. Он чувствовал, что упавший сверху луч обхватил его и тащит вверх. Он видел внизу в вечернем полумраке удаляющийся двор, крышу дома, машину, стоящую у газона, видел собственное тело, распростертое у машины и двух охранников, склонившихся над ним. Вот двор его дома растворился в сумраке. Сурепкин мог охватить взглядом уже весь город, его улицы, вдоль которых одна за другой зажигались цепочки огоньков, кварталы, освещенные окнами домов, баржи, плывущие по реке. Потом и город подернулся дымкой. Василий видел горы, поля, леса, нитки рек, белые ледники в распадках гор, моря, ломаные очертания берегов в разрывах облаков. Он видел всю планету, видел ползущую по ней на запад тень наступающей ночи.
Василию было необычайно легко и покойно. Отступила боль, ушли тревоги. Он не чувствовал тела, он был легок, невесом и свободен. Луч, тянущий вверх, отпустил его. Василий почувствовал, что может передвигаться самостоятельно, повинуясь своей воле. Ощущение собственного "я" было ново и непривычно. Он не поворачивал головы, не двигал глазами и в то же время видел все вокруг — голубую Землю под ним, мириады звезд на черном бархате космоса, спутник, пролетающий невдалеке. Он видел, как спутник быстро вращается вокруг своей оси и его раскинутые в стороны солнечные батареи короткими вспышками сверкают на солнце, делая его похожим на маяк, плывущий в космическом океане.
Вид этого аппарата, созданного руками человека, вывел Василия из состояния эйфории. "Кто я теперь? — думал он. — Человек или уже нет? Какой-то бесформенный, окруженный сияющей оболочкой сгусток энергии. И что будет дальше? Этот сгусток энергии рассеется, и я умру окончательно? Сколько мне отпущено дополнительно? Девять дней? Сорок дней? И что я могу в таком состоянии?"
Василий попробовал передвигаться. Это у него получилось, не сразу, рывками. Вскоре он уже мог уверенно перемещаться в пространстве одним лишь усилием воли, ясно представив себе свои намерения и направление движения. Василий стал спускаться вниз. Он решил выяснить, кто сотворил над ним эту гнусность, кто его заказал.
Он летал над городом легким облачком, невесомой дымкой, проникая сквозь стены и окна, посещая близких ему людей, всех, с кем когда-то был знаком. Он ужасался тому, как мало значил он в их жизни, он, Василий Сурепкин. Он никогда не сомневался в том, что этот отлаженный и успешный мир, этот мирок, который он создал, держится исключительно на нем и без него развалится, как карточный домик. На своих похоронах Василий летал между присутствующими, заглядывал им в лица, слушал речи, разговоры. Все чин чином, ничего не скажешь. Хотя от жены и детей он ожидал больших чувств и переживаний. Он ожидал проявления отчаяния, безысходного горя. Что поделаешь, сам виноват. Слишком мало времени он уделял им при жизни. Он был уверен, что они обязаны его любить по его статусу и положению. Видимо, сердцу статус не указ. Но больше всего его поразила перемена, произошедшая с Маратом. Это был уже не тот предупредительно услужливый паренек, каким он привык видеть помощника. Это был властный, уверенный в себе хозяин с жестким взглядом черных глаз. Наивное и простоватое выражение его лица, знакомое Василию, сменилось маской повелителя. Марат явно поменял имидж. Он был одет в безупречно сидящий дорогой костюм. Его шикарный лимузин стоял на парковке. Когда он успел его купить?