«Пуск», — произнес Вадим, почти не разжимая губ.
Музыка смолкла, или ему показалось. Голос Иосифа. Или это тоже ему только кажется? Лицо Марины. Это уж точно игра его воображения.
20:40. Доверительный трехсигмовый интервал: восемь минут.
Вадим перевел телефон в режим обычного дисплея: на часах было 20:28.
Он вздохнул. Прислонился к промерзшей стене дома, не чувствуя ни холода, ни собственной спины, ни даже хоть какого-то волнения. Если Иосиф еще не говорил с Мариной…
Вадим открыл дверь и вступил в сухую теплоту прихожей, где в полумраке копошились у вешалки две сумбурные тени. Кто-то из гостей. Вадим прошел мимо, сбросил на ходу задубевшую куртку, поправил ладонью волосы и вошел в гостиную с видом человека, только что совершившего лыжную пробежку километров этак на двадцать. Устал, конечно, но доволен и готов выпить коньяку для сугрева.
Он был чужаком в этой компании, и никто не обратил на него внимания. Кто-то танцевал, кто-то сидел за столом, наливал, выпивал, резал ножом мясо, произносил вполголоса тост, опрокидывал и снова наливал. Существо из десятка голов, пары десятков рук, будто бытовой принцип неопределенности, аналог квантового, превратил нормальных людей в неопознаваемое нечто: если увидишь лицо — не распознаешь мимику, если увидишь стопочку в поднятой руке — не сумеешь разглядеть ее движение ко рту.
Марины и Иосифа в комнате не было. Неважно. Есть еще время. У него и у них. Максимальная вероятность склейки — практически равная единице — наступит, когда функция запутанности ветвей устремится к бесконечности. И нужно успеть… Очень просто: всего лишь представить. Роль наблюдателя сводится к волевому решению: когда запутанность достигает бесконечности, а вероятность склейки — единицы, достаточно простой мысли… Бабочка взмахнула крыльями, и возник ураган… Камешек, от движения которого лавина накрывает ничего не подозревающий город…
20:40.
Вадим представил себе то, что в последние полчаса представлял не раз. Но тогда от его представления ничего не зависело. Функция запутанности медленно взбиралась к максимуму. Сейчас — должен был измениться мир.
Где же эти двое? В спальне? В коридоре? Может, спрятались в ванной?
— Ребята! — сказал Вадим, и многоголовое существо за столом воззрилось на него двумя десятками неразличимых глаз. — Иосифа видел кто-нибудь?
— В спальне, — сказал кто-то. — Погляди там, он Марине предложение делает, и, кстати, скажи, что все ждут. Он новый стих обещал читать.
— Про макароны с котлетой, — хихикнул кто-то другой, а женский голос добавил:
— Ничего подобного: о судьбе поэта в современной России.
— Да это одно и то же, — буркнул кто-то третий, и все засмеялись.
В спальне ярко горела потолочная энергосберегающая пластина. Иосифу было не до Вадима, а Марина обернулась, услышав, как открылась дверь, и взгляд ее сказал больше, чем она могла бы выразить словами. Иосиф, багровый от напряжения и ощущения бессилия, шарил руками в карманах.
— Черт, — бормотал он, — ну черт же…
— Вадик! — вскричал он. — Я тебе показывал! Ты видел, в какой карман я его…
— В левый внутренний, — спокойно произнес Вадим, подошел к Марине и взял ее за руку. Она пожала ему пальцы, и оба стали следить за беспорядочными движениями Иосифа.
— Нету, — обреченно сказал Иосиф. — Наверно, вывалился.
Он опустился на колени и стал смотреть под кроватью, водил руками по полу, бормотал что-то под нос, коробочки с кольцом уже не было в этой ветви реальности, искать бессмысленно. В какой-то другой ветви другой Иосиф в этот момент обнаружил кроваво-красную коробочку у себя в кармане, а может, и не в кармане, склеиться на квантовый миг могло любое иное место в личном пространстве Иосифа.
— Да ладно, — с едва скрываемым ехидством произнесла Марина, растягивая слова так, как это любил делать Иосиф. — Не ищи. Ты же фантазер. Вообразил, что купил кольцо, и сам в это поверил.
— Марина! — закричал Иосиф, вставая на ноги. — Я действительно! Оно куда-то запропастилось! Выпало! Я найду!
— Клоун! — бросила Марина, и слово покатилось по полу шариком от пинг-понга, Иосиф следил за ним, пока за Вадимом и Мариной не закрылась дверь.