Через два дня допрос возобновили. Симпэй сам не брезговал запачкаться кровью, в группе с двумя унтерами он работал наравне с ними, его чугунные кулаки прогибали Уиксу ребра и отделывали лицо так, что на стенах оставались пурпурные кляксы. Пленный молчал, его упорство Симпэй понимал как барьер воли, пробив который, доберешься до нужных сведений, и, уверенный, что этот материал ему по силам, он трудился не покладая рук.
Потекло время, что меньше всего походило на жизнь: сон, обморок, сумасшествие, что угодно, только не реальность. День за днем допросы повторялись и заканчивались всегда одинаково — потерявшего сознание Уикса тащили в камеру.
Потом рождался запах карболки и, как бледные призраки нирваны, являлись белые тени. Они являлись с источающими холод инструментами и начинали над ним хлопотать, Уикс чувствовал, как в вены лезут их иглы. Вернувшийся в сознание арестант находил на себе свежелеченые раны и следы шприцов на руках.
Большую часть суток Уикс лежал спиной на топчане. Когда в отбитых легких собиралась кровавая жижа, с трудом он переворачивался на бок и ценой страшной боли выхаркивал ее на пол. Было невозможно тяжело дышать, казалось, на груди лежит могильная плита, в забытьи Уикс досадовал, что никак не удается вывернуть шею так, чтобы прочесть на ней дату своей смерти. Когда сознание пробуждалось, он часто вступал в противоречие с самим собой: «ошибаешься, не кончилась для тебя война, и враг тот же, просто сменилось оружие, которым против него воюешь; оно — молчание твое, оно тем и побеждает, что не дает врагу информационного преимущества».
Истязания продолжались. Однажды Симпэй принес на допрос зеркало и показал Уиксу его лицо. На что Уикс только усмехнулся, усмехнулся, конечно, только внутренне, поскольку мимика ему уже не поддавалась. «Что проку от человеческого обличил, когда пытки сломают разум и превратят тебя в бессознательное животное».
Бывало, что Уикс действительно ловил в себе признаки наступающего помешательства. Он вдруг замечал, как мозг начинает вести себя вовсе не как биологический орган. От регулярных ударов по голове в нем постоянно шумело, и в тот шум вдруг вторгались подлинные звуки радиопомех и отчетливый голос диктора. Голос передавал очень важные факты, а именно последние военные сводки. Из них лейтенант узнал, что к этому дню в ходе боевых действий американскими и союзническими войсками освобождены Каролинские острова и острова Малайского архипелага. Со дня на день падет последняя японская цитадель в Океании — острова Ява и Калимантан. Остатки императорского военно-морского флота, представляющие собой разрозненные, дезорганизованные группы кораблей, словно стада китов, добивают торпедоносцы в водах Сулавеси. Кроме того, Уикс проведал, что крупнейшая десантная операция за Окинаву, в которой были задействованы также восемьдесят два корабля авиационного соединения, наконец завершена полной капитуляцией японцев.
Неподвижно лежа на топчане, Уикс слушал, боясь пропустить хотя бы слово: «В боях за Сайпан потоплены авианосцы «Дзуайкаку» и «Акаги». Армия генерала Паттена, разгромившая в Африке корпус Роммеля и переброшенная в тихоокеанский боевой регион, высадилась на юго-восточную оконечность Японии. По дням умножая число побед, доблестная армия продвигается в направлении Киото, уже взяты и полностью контролируются города Сакаи, Осака, Нагоя. В то же время со стороны Сендай к сердцу империи направляется танковая бригада Рэнгольда, с запада ее поддерживают несколько усиленных частей морской пехоты. В занятых войсками портах стоят дивизионы линейных кораблей, авианосные соединения, эсминцы, линкоры и легкие крейсера, с них день и ночь сходят сухопутные легионы и различного рода бронетехника — все это второй эшелон наступления. День и ночь, подрывая дух противника, палубная авиация наносит бомбовые удары по японским военным объектам и населенным пунктам. В руинах Асиката, Сенда, Сакаи и многие другие».
«Если от моего молчания зависит исход этой войны, значит, по всему, она должна уже кончиться, — думал Уикс, и почему-то эта мысль вовсе не казалась сумасшедшей или нелепой. — Может, она и вправду кончилась. Япония оккупирована, а в столице над императорским дворцом полощется звездно-полосатый флаг. Тогда почему же я здесь?!»
Приходя в себя, Рэймонд видел над собой белые фигуры медиков, видел, как источающими холод инструментами они восстанавливают его для очередного допроса. Если не они, то это были «ассистенты» Симпэя, которые брали его под мышки, чтобы вести к капитан-лейтенанту; в такие минуты Уикс всегда надеялся, что вот сегодня судьба наконец подарит ему хоть один шанс умереть.
Но однажды все закончилось.
В допросную спустился начальник отдела внешней разведки Масудзабуро Утияма. Полковнику Утияме было уже за пятьдесят, он никогда не бравировал выправкой и моложавостью, как это делают почти все офицеры преклонных лет. Полковник держался соответственно своему возрасту и, видимо, оттого-то чувствовал себя очень комфортно в своем стареющем теле. В глазах он таил веселую мудрость, что скорее одеяние буддийского монаха, а вовсе не военный мундир, было бы ему больше к лицу.
Симпэй стоял спиной к двери, текущей из крана водой старательно отмывал пальцы.
— Осторожнее, господин полковник, здесь не очень чисто, — предупредил он через плечо, высушивая руки полотенцем.
На полу ногами в угол, словно со скелета снятое и брошенное, лежало человеческое тело с обезображенной и забрызганной кровью головой. Переступая его, стараясь не попасть сапогом в склизкие тошнотворные сгустки, Утияма заметил:
— Пустяки, Тед. Душно здесь, вот это беда. Вентиляция-то у тебя забита, конечно.
Симпэй раскатал рукава, застегнул все имеющиеся на кителе расстегнутые пуговицы и только потом повернулся к Утияме — тот молча созерцал распростертое тело.
— М-м-м, не понимаю, нельзя разве просто… пристрелить… Хотя… о чем я говорил?.. — быстро опомнился он. — Ах да, распоряжусь, чтобы сегодня же вентиляцию прочистили.
Симпэй ощутил приятный подъем настроения.
— Вы сказали: пристрелить! Тогда поручите это любому из старших офицеров департамента, а то ведь я тоже не понимаю, как можно дослужиться до полковника, не убив ни одного врага.
— На меня намекаете, — Уитяма проказливо погрозил пальцем, — это зря. Однако за бутылку саке могу шепнуть, на кого именно нужно намекать, чтоб самому в полковники выйти.
Оба от души посмеялись. Потом Уитяма утер увлажнившиеся глаза и стал серьезным.
— Пропащее дело, Тед. Бери себе другое. — Симпэй хотел что-то ответить, но начальник замахал на него руками и кивнул на потолок: — Догадываешься, у кого оно на контроле, а?
— Ну, разве что догадываюсь.
— И ты совершенно правильно догадываешься. У него этот мертвец тебе с рук не сойдет — пойдешь под трибунал.
Капитан-лейтенант прошелся от стены к стене.
— Еще на два допроса его хватит, а больше и не надо. Не тревожьтесь, — успокоил Симпэй, — я не упущу его на тот свет с нашими сведениями. Через три дня они будут у вас на столе.
— Может, посвятишь в свою методику? Убеди меня, что они действительно когда-нибудь станут нашими.
Капитан-лейтенант долго собирался с мыслями, потом решительно произнес:
— Он расскажет все, что нам нужно… в обмен на быструю смерть от пули. Скоро он будет готов принять это предложение.
Уитяма тепло, по-отечески, глядел на Симпэя — и тот спросил, просто спросил, чтобы показать свое душевное отношение к полковнику:
— Что скажете?
— Верный это ход или нет, не знаю, скажу только о моральной стороне вопроса. — Уитяма глубоко вздохнул и перешел на плавную интонацию: — Уинстон Черчилль всегда неприязненно относился к Сталину и всегда видел в нем своего настоящего и будущего врага. Тем не менее однажды он заключил с ним союз против Гитлера — или, если угодно, сделку. Он думал, русский медведь сломает хребет этому волку, Англия же, в свою очередь, на какое-то время закроет глаза на милитаристическую политику России в отношении Польши и Финляндии. Еще большая ненависть к фюреру толкнула премьер-министра на этот шаг. «Если Гитлер вторгнется в ад, я заключу союз даже с дьяволом», — говорил он. Но поверь мне, пройдет время, и эта сделка вылезет ему боком. Какие бы выгоды тебе с того ни открывались… Никогда не иди на сделку с врагом, Тед.