Светка с Витькой встречаться начала, счастливая ходит. Глядишь, тоже вскорости свадьбу сыграют. Жизнь в деревне наладилась, вернулась в свое русло, потекла, как река на равнине, неспешно и с достоинством.
Так, в хлопотах, лето и прошло, уже кое-где листва желтая появилась. Вечера холодными стали, темными. Платье у Ульяны уже готовое в шкафу висело, она время от времени открывала, смотрела. Трогала тяжелый, плотный шелк, любовалась. Все готово к свадьбе, обо всем договорились. Мать Гриши к сестре в соседнюю деревню собралась после свадьбы, насовсем. Сестра ее хворая, а недавно инфаркт был, уход нужен постоянный. А дом молодым оставляет, пусть живут, никто мешать не будет. Ульяна радуется, хоть и нехорошо ликовать по поводу чужой болезни, все одно к одному получается. Да и Грише из родного дома уходить не придется.
Отец Ульяны с ремонтом помочь обещал, с обстановкой. Что ж не жить так? Хотя, если говорить откровенно, даже если бы мать Гриши не уехала, Ульянины родители могли бы им и свой дом поставить. Но Ульяна полагала, что Гриша тогда бы заупрямился, горд уж больно на этот счет. Все сам да сам, хотя Ульяна помощи родственников не чуралась. Что плохого, если им родители на первое время помогут на ноги встать? На то они и родители, чтобы детям помогать. Разве Гриша с Ульяной к своим детям не так же относиться будут?
Но вопрос решился сам собой, и Ульяна эту тему закрыла. Одни, как ни крути, а ежели что, так и подумают потом.
На свадьбу вся деревня собралась, всем молодых поздравить не терпелось. Ульяна красавица-раскрасавица, так и светится от счастья, ловя восхищенные взгляды. Гриша в новом модном костюме с ней рядом тоже притягивает взоры. Но теперь уж Ульяна знает: бояться нечего.
Молодожены во главе стола сели, чтобы видели их все, все поздравить могли, речь сказать. Голова у Ульяны слегка кружится от вина и от сладостного предвкушения. Одно радость омрачает — Гриша пьет рюмку за рюмкой, почти не закусывая, пьянеет быстро… Смотрит уже хмельными глазами, хорошо, что сидит, стоял бы, так упал бы уж. Не нравится это Ульяне, но она улыбается. Да и грех переживать — свадьба же. Светка подошла сзади, шепчет:
— Что это с Гришкой? Захмелел-то как… Того и гляди в тарелку упадет… Вот развезло. От счастья, что ли?
Нахмурилась Ульяна — чего лезет? Посмотрим, как на ее свадьбе жених себя вести будет. Напился и напился, ее какое дело? Ответила резко, раздраженно:
— От счастья, от чего еще? Шла бы лучше за Витькой смотрела, чем за чужим мужем приглядывать, вон он с Лизкой хихикает… — ударила по больному.
Светка передернула плечами, ушла. Ульяна положила Грише салат на тарелку.
— Поешь, Гриш.
Тот осоловело покачал головой. Ульяна подавила вздох разочарования — не будет у нее сегодня ночи. Упрямо тряхнула волосами, ну и пусть! Не последняя чай, ночь, еще будут, успеют насладиться друг другом. Спешить некуда — жизнь, она длинная.
Под покровом темноты взяла Гришу под руку, пока еще на ногах стоит, увела домой, где брачное ложе загодя приготовила.
Белье кружевное, белоснежное, даже ложиться жалко, подушки, словно облака на небе, воздушные, мягкие.
Дома от духоты Гришу еще сильнее разморило, он только через порог переступил, даже раздеться не смог, так на кровать и рухнул, примяв под себя всю красоту, и тут же захрапел. Разделась Ульяна, платье аккуратно в шкаф повесила, слезы душат, она их сдержать пытается, а они сами льются. Да что же это такое? Неужели смерть Галины так на него подействовала, что никак в себя не придет? В таком случае Ульяна очень бы хотела, чтобы жива была сейчас Галина, посмотрела на ее триумф, позавидовала. Лучше бы она уехала, чем умерла, но жизнь заново не перепишешь, а смерть тем более. Легла Ульяна рядом с новоиспеченным мужем, глаза закрыла, не заметила даже, как уснула.
Проснулась от того, что дышать не может, что-то большое давит на нее, душит, почувствовала резкую боль внутри себя, вскрикнула, глаза открыла. Гриша разделся и лежит на ней, сопит, дышит тяжело. Лицо красное, напряженное. Вчерашний конфуз исправить пытается, догадалась Ульяна, наверстать упущенное хочет. Боль внутри нарастает, а Гриша и не думает успокаиваться, все грубее и резче его движения, все сильнее сжимает он плечо Ульяны, неужели это и есть любовь? Близость? Гриша застонал и обмяк, скатился на бок и лежал, закрыв глаза. Не так Ульяна представляла себе их первую ночь. А тут как у кошек — прыгнул, сделал свое дело, и к стороне. Внизу все горело, низ живота жгло, Ульяна боялась пошевелиться. Гриша открыл глаза, сполз с постели, прошлепал босыми ногами по полу на кухню. Ульяна услышала, как он жадно пьет воду, делая большие глотки. Потом Гриша вернулся, отбросил рывком одеяло, задрал ей рубашку нежного розового шелка, увидел кровь на простыне, удивился:
— Ты девушка, что ли? А я-то думаю, что-то тяжело идет… прости, не разобрал с похмелья.
Ульяна от обиды и стыда чуть сквозь землю не провалилась. Вот он, значит, как! А она, дура, берегла себя, хотела преподнести свой дар на блюдечке, думала, оценит, крепче любить будет. Слезы хлынули сами собой, Ульяна прикрыться хотела, но Гриша не дал, снова забрался на нее с недоброй улыбкой, вошел грубо, одним движением, словно кобылу покрыл. Как закончил, слез, одеяло на нее набросил, смягчился немного:
— Ну, что ревешь? А ты чего хотела? Не понравилось? Ничего, привыкнешь, как распробуешь, за уши не оттащишь. Сама еще просить будешь. В первый раз всегда так, не тушуйся. — Он похлопал Ульяну по ноге, закрытой одеялом. — Похмелиться нет ничего? Сушит…
Ульяна покачала головой, отерла слезы. Может, и правда так у всех? И чего она разревелась? По второму-то разу уже не так противно показалось…
— К людям выйти надо, второй день ведь… Там и похмелишься.
— И то верно, пойдем, одевайся. — Гриша обернулся на стук в окно. — Ряженые уже скачут…
Ульяна набросила платье, тоже заранее заготовленное по этому случаю, туфли новые надела, наскоро сполоснула лицо холодной водой, убрала волосы. Вышли они с Гришей во двор, пошли по деревне, Ульяна мужа под руку держит, здоровается со всеми.
Столы уж заново накрыли. Гриша сел, сразу за стопку схватился, опрокинул в рот, но теперь закусил. Пить много не стал, чему Ульяна порадовалась — может, хоть сегодня все хорошо пройдет?
В самый разгар веселья крик раздался. Соседский мальчишка бежал с выпученными глазами:
— Утопленника нашли! В камышах! Раздулся совсем, страшный, ужас! — Мальчишка круглил глаза, показывая всем видом, что вид у утопленника жуток.
Гармонист дядя Ваня бросил играть, кумушки притихли.
— Не бреши! — Мать мальчишки сурово посмотрела на него, но тот не опустил глаз.
— Правда, иди сама посмотри, он там лежит. Участковый туда пошел!
— Вот те раз! — Дядя Ваня свел меха, и гармонь жалобно скрипнула. — Опять утопленник!
Ульяна поперхнулась, а Гриша словно онемел, побледнел весь, вытянулся на стуле.
— Что за утопленник? — Голос у Гриши дрожит от волнения. — Мужик или баба?
— Мужик, только разложился весь почти, рыбы обгрызли…
— Фу ты, страх какой! — Бабы начали креститься. — Из наших?
Мальчишка развел руками.
— Вроде нет, не поймешь.
— И то правда, разве у нас кто пропадал? Все на месте… — Кто-то даже испустил смешок: — Приблудился, значит.
Дядя Ваня опять заиграл, но веселье сломалось. Настроение испортилось, начали расходиться. Ульяна помрачнела — как-то коряво их жизнь начинается, наперекосяк. Посидели еще с горсткой гостей за столом и тоже домой пошли. Гриша молчал всю дорогу. Дома щей похлебал и спать улегся, устал. Ульяна вышла во двор, села на лавочку и задумалась. Так вот ты какая — семейная жизнь… Но любовь к Грише не прошла, даже наоборот, вспыхнула с новой силой — ее он теперь, а она — его. Наносное все это, пройдет, утихнет тоска, не навек же она. Гриша проснулся, вышел из дома, сел рядом, обнял за плечи нежно, как раньше. Ульяна голову ему на плечо положила, вздохнула. Ну вот, совсем как у ее родителей. Волна благодарности затопила ее с головы до ног, она прижалась теснее. Так и просидели до ночи, целовались, как в пору жениховства. Гриша снова слова зашептал на ушко, и среди прочего Ульяна уловила одно, долгожданное, — «прости, любимая…»