А после Нового года Светка объявила Ульяне, что в конце января у нее свадьба.
— Так скоро?! Что до лета не подождете?
— Некуда ждать, ребенок у нас будет. Беременна я…
— Беременна?! — Ульяна даже привстала со стула от удивления. — Когда успела?
— Успела, как видишь. А ты чего ждешь?
Ульяна опустила глаза.
— Не получается пока.
Светка успокоила:
— Получится. У всех по-разному бывает. Я в женской консультации такого наслушалась! Некоторые и по пять лет живут, ничего, а потом раз — и готово! Не переживай.
— Да я и не переживаю особенно. Мы друг другу не надоели. — И, чтобы перевести разговор в другую плоскость спросила: — А что насчет покойника слышно? Ну, того, что в камышах нашли осенью.
— Да ничего особенного. Будто к Галине свататься приезжал, замуж звал. Он-де и раньше ее звал, да она не соглашалась, а тут вроде смягчаться начала, на праздник сама пригласила, он и приехал. Хотел утром к ее матери пойти, как праздник закончится.
— И откуда ты все знаешь?
Светка обиделась.
— Все знают, кроме тебя. Наш председатель рассказывал, а ему участковый. Живешь, как затворница. Зазналась, что ли?
— Да не зазналась я! С чего бы? Накопилось просто всего… Гриша очень переживает, — вырвалось у Ульяны невольное признание.
— Гриша?! Переживает?! Из-за чего? Из-за этого парня? Да что он ему, брат или сват?
— Не брат и не сват, но переживает. Из-за Галины, в основном…
— А! Понятно… — Светка сделала понимающее лицо.
— Что тебе понятно? — Ульяну вдруг разобрала злость.
— Да не кипятись ты! То и понятно… что переживает. Думаешь, не забыл ее?
— Не знаю, нет ее, умерла, что теперь-то говорить?
— И то верно, что теперь-то? Попереживает — и перестанет. Ты же тут, живая и здоровая, утешится небось. Я слышала, так иногда бывает, что по покойнику сохнет человек, сам того не желая. Был бы жив человек, он бы про него и не вспомнил, а как помер, так сразу тоска берет, вроде виноватым себя чувствует, что расстались или еще за что… пройдет.
— Надеюсь. Виноватым, говоришь? — Ульяна задумалась. Может, и впрямь виноватым себя Гриша чувствует? Может, знает что, да не говорит ей? Мается, бедный, в одиночку, а высказать не может. Надо осторожно поговорить с ним, поспрашивать, авось и откроется. Жена же она все-таки ему, родной человек. Кому, как не ей, открыться? Даже если испугался он чего, поступил нехорошо, она молчать будет, не выдаст.
— Ладно, Ульяш, пойду я. — Светка засобиралась.
— Иди. — Ульяна не удерживала, скоро Гриша должен прийти, ужин подогреть нужно.
Вечером сообщила Грише о свадьбе. Тот кивнул, как само собой разумеющееся.
— Пойдем?
— Конечно. Витька парень хороший. А что зимой-то?
— Ребенок у них будет.
— Вот те раз! Шустрые…
— Да, не то что мы…
— Упрекаешь?
— Да нет. В чем мне тебя упрекать?
— Мало люблю, наверное.
— А если и мало, тогда что?
— Тогда ничего. Сколько есть, все твое. Более, значит, нет.
— Гриша! Ну что ты какой?! Ты раньше другой был…
— Был, да весь сплыл.
— Может, случилось что? Скажи, я осуждать не стану.
— Осуждать? Ты считаешь, что меня есть за что осуждать?
— Прости, вырвалось. Может, гложет тебя что? Я-то не слепая…
— Нормально все, не приставай! Такой я, какой есть.
Ульяна примолкла, не стала настаивать. Значит, не время еще, не прорвалось. Решила подходящего случая дождаться. «Все равно выпытаю, — подумала упрямо, — с камнем на сердце жить негоже. В семье секретов не должно быть. Муж и жена — одна сатана».
На работе Ульяна решила сначала попытать их председателя, вдруг что интересное расскажет? Она заварила ему чай, покрепче, как он любит, и решила сама отнести, когда он в кабинете один остался. Открыла дверь ногой и зашла с подносом, как заправская официантка.
— Иван Демьяныч, можно? Я вам чай принесла…
— Ну, заходи, а куда Наталья делась?
— Не знаю, вышла куда-то…
— Вечно ее на месте нет, и за что только я ей зарплату плачу? — Демьяныч тяжело вздохнул.
— Да что вы, Иван Демьяныч, распереживались? Ребенок у нее болеет, вот и беспокоится. Если что нужно, вы мне скажите, я сделаю…
— А чего это ты такая добрая сегодня?
— Да так… работы мало…
— Ну, так домой иди, мужа жди…
— Рабочий день ведь, что люди подумают… Нет, посижу.
— Тогда тоже чаю налей, выпей.
— Не откажусь. — Ульяна налила себе чашку чая, бросила сахар и спросила с замиранием сердца: — А что там об утопленнике говорят? Откуда он здесь?
— Ох, хитрая лиса! — Демьяныч погрозил Ульяне пальцем. — Небось, за этим только и пришла, посплетничать.
— Да что вы! Интересно все-таки…
— А ничего интересного. Парня Димой звали, жил в городе, работал на заводе. Компанию водил нехорошую. Что-то они там мутили. Срок был условный, за кражу с завода. Но, кажется, в последнее время завязал. К Галине вот нашей свататься приходил…
— А она-то его откуда знает?
— Да знает вот, как оказалось. Давно еще познакомились, лет несколько назад. Как — не спрашивай, не знаю. Да и какая разница? Знала она про его темные делишки, потому и не особенно, привечала. А он, говорят, сох по ней очень сильно. Ради нее даже с прошлым покончить решился. И это хорошо. Мать говорит, любил ее… жениться хотел, на работе восстановился, поверили, взяли назад. Мастер он неплохой, работать умеет. Но вот попал по молодости в компанию — и сломался человек… А тут Галина… Все ходил вокруг нее, уговаривал, а она ни да ни нет, как собака на сене. Но этим летом вдруг переменилась к нему, на праздник пригласила. Сама. Мать говорит, он как на крыльях полетел. И она обрадовалась за сына, даже беду не почуяла. Ну, а дальше ты знаешь…
— Да, интересная история… А за что его, ничего не слышно?
Председатель пожал плечами.
— Следователь говорит, может, дружки? За то, что ушел от них. Они ведь такого не прощают. Но это не точно. Версия.
— А еще какие версии?
— Да никаких пока… Разве что кто из ревности?
— Помилуйте, Иван Демьяныч! Из какой такой ревности? Кто ее ревновал-то?
— Кто-кто… дед Пыхто! Мало, что ли, у Галины ухажеров было? Сама небось знаешь. Да хоть и твой Григорий раньше за ней ухаживал… Может, он? Старая любовь не ржавеет… А? — Демьяныч захохотал над собственной шуткой и подмигнул Ульяне. — Прости, милая, старика, несу что попало. А если серьезно, то могли и из ревности. Про лейтенантика ее наслышана? Кто знает, что у него на уме?
Ульяна проглотила слова о Гришиной ревности. Глупо обидеться и убежать, она ведь не девчонка. Да и рты таким способом не позатыкаешь.
— А у него, то есть у лейтенанта, спрашивали?
— Допрашивали. Говорит, поссорился с ней перед Иваном Купал ой и с тех пор не видел. Даже не знал, что она утонула. Так-то вот. Вроде бы и алиби есть, но кто знает? Следствие, как говорится, не закончено… точка не поставлена, только многоточие. Разбираются. Люди грамотные там сидят.
— Насчет Гриши вы как-то нехорошо сказали… Что, и его могут вызвать?
— Могут, почему нет? Пока с дружками да с лейтенантиком разбираются, а потом и его могут. Чего напугалась-то? Если это не он, так и бояться нечего.
— Как вы можете так говорить! Не он, конечно. Но схватят — и разбираться не будут! — Ульяна закусила губу, чтобы сдержать слезы.
— О, девонька! Совсем я тебя расстроил, дурак старый! Прости, не хотел. Попей чайку-то, попей! Конфетку съешь…
Ульяна вытерла непрошеную слезу, упрямо пробормотала:
— Не он это, сами говорили, от разрыва сердца умерла. Он что, зверь — ее пугать?
— То-то и оно… не вяжется что-то. И там, — Демьяныч поднял палец вверх, — не вяжется. Потому и не беспокоят вас особенно.
— А с парнем что? Ударили по голове, я слышала, и про укус говорили. Зверь, что ли, покусал? Может, медведь на берег вышел?