Гриша пьяно захохотал.
— Что, не нравится такой муж? Нам подавай доброго и хорошего, чтобы желания исполнял, на руках носил… Не до-ждешь-ся! Слышишь, ты, уродина!
Ульяна молча собирала вещи. Не сказав ни слова, вышла из дома и направилась к родителям. Там ничего не спрашивали, понимали, как ей тяжело. Молча поужинали, посмотрели телевизор и пошли спать.
Две недели Ульяна не ходила к Грише. Мишку встретила, к которому Гриша хотел в бригаду пойти, не утерпела, спросила, не просился ли муж.
— Нет пока. Но могу взять, он мужик толковый, работать умеет. Только пить — ни-ни! Сама понимаешь…
— Да понимаю. Надеюсь, придет в себя, одумается.
— Скажи, что жду его, даже рад буду. У меня сейчас двое ушли, так работать некому.
— Скажу. А тебе спасибо!
— Да не за что. Работать будет, получкой не обидим. Ну, бывай, побегу!
Мишка махнул Ульяне на прощание рукой, Ульяна слабо улыбнулась. Может, все не так и плохо? Ну, уволился, что с того? Разве мужик работу себе не найдет? Тем более в деревне… Проснется пару раз в пустом доме, увидит грязь, запустение, взвоет. Ульяна немного повеселела. Решила в выходной к Грише зайти, тайком от родителей. В субботу они собирались в соседнюю деревню к родственникам, с ночевой. Вот Ульяна и надумала к мужу сходить, проведать. Душа-то болит… может, убраться надо, приготовить чего… Раза два видела Гришу, когда мимо его дома проходила, а он на завалинке сидел, так он даже не повернулся в ее сторону, не окликнул. А у Ульяны сердце дрогнуло, жалко стало его аж до кончиков пальцев. Сидит заросший, неухоженный, одинокий. Хотела войти, но побоялась — прогонит. Так и прошла мимо… Но в субботу обязательно зайдет, тем более что и повод нашелся — про Мишку сказать, про работу. Небось, денежки-то кончаются.
В субботу Ульяна еле дождалась отъезда родителей и побежала к Грише. Дверь в доме была открыта, и Ульяна зашла. Свет не горел, было темно, и воняло кислятиной, но Ульяна чувствовала, что Гриша дома. Она позвала его, он не ответил. Тогда Ульяна прошла в комнату, зажгла свет. Гриша храпел на кровати одетый. На столе окурки, пустая бутылка, остатки закуски на газетном обрывке. Ульяна вздохнула и принялась за уборку. Выбросила мусор, помыла полы с хлоркой, чтобы избавиться от спертого запаха.
Гриша все спал. Тогда Ульяна приготовила ужин — нажарила картошки с луком, нарезала колбасы, что с собой принесла, вскипятила чайник и села ждать, когда муж проснется. Надеялась, что трезвым будет и она сможет про Мишку ему сказать. Гриша проснулся, когда уже темно было, поворочался на кровати, потянул носом, сел, свесив босые ноги с кровати.
— Ты, что ли, Уля?
— Я, кто же еще? Или ждал кого? — На Ульяну вдруг злость накатила. — Только все зазнобы твои нынче в покойниках числятся, или забыл?
Гриша молчал, будто и не слышал обидных слов. Скреб пятерней нечесаную голову.
— Пойдем, горе мое, я картошку нажарила. — Ульяне стало стыдно за то, что сказала, но слово не воробей…
Гриша поплелся за Ульяной на кухню. Сел на табуретку, принялся за еду. Съел, попросил добавки, запил чаем.
— Вкусно… А ты чего пришла-то?
— Вроде ты муж мне…
— Вроде муж… Только зря все это…
— Что зря?
— Ходишь, заботишься… Пропал я уже… да и не люблю тебя…
— Это ты от водки одурел, а не пропал. Я Мишку видела, он в бригаду тебя зовет, говорит, заработки хорошие. Там двое ушли, работать некому, он хоть сейчас тебя взять готов. Ну, Гриш?! Нормально ведь все. Может, хватит дурью маяться?
— Не знаю, подумать надо.
— Да что тут думать?! Пока думать будешь, он других возьмет, а ты с носом останешься. На что пить-то будешь?
— И то верно. Об этом я и не подумал… На питье тоже заработать надо. Ладно, уговорила, схожу к нему завтра. Довольна?
— Еще как! — Ульяна расцвела улыбкой. — Увидишь, все хорошо будет! — Она подскочила к мужу и чмокнула его в небритую щеку. — Мы тебя отмоем, отчистим, лучше прежнего засверкаешь! Все забудем и заживем! Как у Христа за пазухой!
— Ну, хватит, хватит, а то я как свинья…
— Своя свинья, родная…
Гриша засмеялся.
— Слушай, налей сто грамм, а? Тяжко мне что-то. Сердце так и стучит, того и гляди выпрыгнет…
Внезапно погас свет, и Ульяна на миг перестала что-либо видеть.
— Рассольчику выпей, капусткой квашеной закуси, вот и полегчает. А то ты завтра до Мишки не дойдешь… Где свечки-то у тебя? Зажгу хоть, не в потемках же сидеть.
Гриша махнул рукой в сторону буфета. Ульяна зажгла свечу, и мрак немного рассеялся.
— Как знаешь. — Гриша сунул руку куда-то за буфет, вытащил оттуда бутылку, где на два пальца плескался самогон, и вылил все прямо в рот. Встал и, шатаясь, пошел в комнату, плюхнулся на диван. Ульяна вошла за ним.
— Опохмелился? Легче стало? Ну, теперь спи. Я тут посижу немного. — Ульяна села рядом с Гришей, надеясь, что он уснет. На лицо ее падает лунный свет из окна, отчего оно кажется мертвенно-белым, почти голубым… Гриша смотрит на это лицо, губы у него дрожат…
— Ты сказала, что зазнобы мои в покойницах числятся… что ж, это правда, числятся… и цветок я не нашел, потому что двое их теперь. Как одному-то мне с ними справиться? Нет, не будет мне покоя на этом свете. Виноват я, виноват… — Гриша тоненько завыл.
— Господи! Да неужто опять начинается? В чем ты виноват? Говорила, не пей больше!
Но Гриша ее слов не слышит, он видит только бело-голубое лицо, которое растягивает губы в злобной ухмылке и потом высовывает изо рта черный длинный язык и пытается достать этим длиннющим языком шею Гриши. В какой-то момент лицу это удается, и, действуя языком как крюком, оно притягивает к себе Гришу за шею и смотрит прямо в глаза… Изо рта этого странного лица пахнет тиной и водорослями, оно ощерилось и душит Гришу… Потом из открытой пасти на Гришу хлынула вода, да такая холодная, что заломило зубы… Гриша вглядывается в лицо, но не может понять, кто это? Хотя понять это особенно важно сейчас, это вопрос жизни и смерти… Он чувствует, что должен понять, иначе — смерть… Он с трудом дышит, вода заливает глаза, мешая ему сосредоточиться, но на короткий миг вдруг отчетливо видит, кто это… и выдыхает прямо в пасть чудовища…
— Уля… ты… зачем ты… — внезапно он срывается на истерику, визжит и закрывает лицо руками, — уйди! Уйди, окаянная! Это ты, ты во всем виновата!!! Изыди, нечисть проклятая! — Гриша начинает истово креститься, потом хватает Ульяну за горло и крепко держит. — Нечистая… тварь… убью…
Ульяна, испугавшись этого приступа безумия, ударяет Гришу чем-то тяжелым по голове, он ослабляет хватку и падает на подушку. Ульяна выбегает из дома, держась рукой за горло, вся в слезах… Она не замечает, что в кухне горящая свеча падает на стол, опрокинутая сквозняком…
В родительском доме Ульяна выплакалась и успокоилась. А что она хотела? Ладно… видно, сон ему приснился дурной. Завтра встанет, протрезвеет и к Мишке пойдет. Деньги рано или поздно все равно закончатся, волей-неволей о заработке думать придется.
Ульяна ложится и видит сон. Странный, пугающий… Прыгают они с Гришей через костер, но руки у них разъединяются, и Гриша прямо в костер тот падает, а Ульяна на земле остается. Потом видит она бушующее пламя, а в нем Гриша… руки тянет к ней, помощи просит, а она смеется… Лицо у него страдальческое, вместо волос огненные языки пламени. Но Ульяна помогать не торопится, просто смотрит и смотрит… вроде как ее это не касается… потом внезапно она осознает, что это муж ее, Гриша, горит, бросается к нему, кричит, да поздно уже… плавится Гриша на ее глазах, как Снегурочка из сказки… Плавится и исчезает, только крик слышит Ульяна, да не поймет чей — его или ее?
В ужасе открывает Ульяна глаза — в стеклах оконных всполохи видны. Выглядывает в окно — пожар! Пламя взмывает вверх, освещает окрестности. Люди уже бегут… Ульяна выскочила из дома, тоже бежит. Господи, сон-то в руку! Молит Бога, чтобы это не Гриша… Соседка впереди бежит, Ульяна ее догнала.
— Тетя Глаша, кто это горит?
— Улечка, Господи! Слава Богу, ты здесь! Гришин дом горит! Господи помилуй!