Муж заявился поздно, и Ульяна горько усмехнулась про себя — знаю, чем занимался, работничек. В дверях прижалась к мужу, вдохнула запах. Нет ли чужого? Нет, ничего не почувствовала, только запах смолы и дерева. Обиду сдержала, на стол накрыла.
— Что это с тобой, Уль, хмурая ты какая-то… неласковая.
— Нездоровится мне что-то, даже с работы отпросилась. Пойду лягу.
— Иди полежи, а я к соседу схожу, он помочь просил.
Ульяна собрала со стола остатки ужина, перемыла посуду, обрадовалась даже, что ушел. Одной побыть захотелось. Легла в кровать, лежит, а слезы сами собой по щекам катятся. Нет счастья. Как не было, так и нет. Все она сама себе придумала — и про семейное благополучие, и про любовь мужнину. Дурочка, правда, какая дурочка. Услышала, как дверь хлопнула, вздрогнула. Гриша вошел в комнату, она спящей притворилась, даже представить страшно было, что он к ней сейчас прикоснется. Уйти бы куда, да заподозрит ведь неладное. Вытерла слезы, уткнулась в подушку. Гриша рядом лег, поворочался и захрапел, дыша легким перегаром. Выпил. Понятно, что жена ему не нужна, намилуется на работе, натешится невесть с кем. Но, почувствовав рядом знакомое мужнино тело, немного успокоилась. Все равно та любовь долго не продлится, краденая она, пугливая, а значит, позорная. Но сколько ждать? А как все узнают? Пальцем на нее показывать станут, за спиной шептаться… А ну как еще жалеть начнут. Если Верка знает, так теперь и вся деревня скоро узнает. И ничего ведь не поделаешь теперь, как Верке рот заткнешь? Эх, Вася, Вася! За бутылку друга продать готов. Во сне Гриша руку на Ульяну положил, прижался. Она притихла, засыпать начала. Утро вечера мудренее.
Про Марину Ульяна осторожно председателя спросила. Так, чтобы не догадался. Он частенько в леспромхоз наведывался по разным делам, почти всех там знал.
— Иван Демьяныч, что там в леспромхозе за учетчица новая?
— Новая? Да вроде старая была в прошлый раз… А что?
— Да так, в магазине бабы болтали, гулящая, мол…
— А ты слушай их больше, баб-то. Да и с каких это пор ты сплетнями интересуешься? Не замечал за тобой такого. Марина баба хорошая, добрая. Замужем, между прочим. Это для тех, кто не знает. Муж в соседнем селе работает, механизатором. Нормальная семья. Все этим бабам надо — кто, где, с кем. Делать, что ли, нечего?
Ульяна уткнулась в бумажки.
— Да я просто спросила. Пришло в голову — и спросила. Думала, новенькая…
— За мужа, что ли, переживаешь? Думаешь, уведут? Как это я сразу не догадался, дурак старый, — Демьяныч засмеялся. — Не бойся. Гришка твой парень крепкий, на всех хватит.
— Да ну вас, Иван Демьяныч! — Ульяна покраснела.
— Да не обижайся ты, девка! Шутки у меня такие, солдатские. Пора бы привыкнуть. Замужем она, сказал же, замужем.
Ульяна перебирала бумаги. Дура, зачем спросила? Хотя лучше у него, чем у кого-то еще. Он хоть не скажет, а бабы сразу догадаются, сплетни пойдут. Даже он догадался, хоть и не понял, что к чему.
Через неделю председатель засобирался в леспромхоз, по делам. Ульяна с ним напросилась.
— Тебе-то зачем?
— Бумажки они передали, там подписи не хватает.
— Так давай я поставлю. Скажи где, и все сделаю.
— Вы забудете, а мне отчет сдавать. Самой, что ли, потом ехать?
— И то правда, могу и забыть. Ну, поехали. Заодно увидишь, где муж работает. Да и мне веселее будет.
Старенький «газик» трясся по ухабам, буксовал в грязи, и Ульяне казалось, что голова ее привязана на тонкой ниточке, которая вот-вот оторвется.
— Иван Демьяныч, а помедленнее нельзя? Всю душу сейчас вытрясете…
— Некогда, Уля, некогда. Да и зачем медленнее? Дорога пустая… Сейчас на шоссе выйдем, легче будет.
В леспромхозе Демьяныч оставил Ульяну, а сам побежал по своим делам.
— Ты, Уля, иди, делай там что хотела, а потом жди меня возле машины.
— Хорошо.
Ульяна прошла в контору — небольшое кирпичное здание на кромке леса. Открыла дверь и растерялась. В большой комнате сидело несколько женщин. Они пили чай и болтали.
— Вам кого? — Одна из них, чернявая, молодая, заметила Ульяну и обратилась с вопросом.
— Мне учетчицу.
— Я учетчица.
— Марина?
— Она самая. Что хотела?
— Подпись на бумаге поставить.
— Что за бумага?
Ульяна протянула бумажки, прихваченные для оправдания своего посещения. Чтобы не было подозрительно.
— Да тут же все есть — и директор наш, и бухгалтер расписались… Я-то вам зачем?
— Не знаю… — Ульяна пожала плечами. — Проверка приезжала, велели подпись поставить… Мне что велят, то я и делаю. Наш председатель меня привез, сказал, чтобы сделала.
— Ну, как знаете, мне нетрудно, особенно после начальства. — Девушка размашисто расписалась. — Пожалуйста.
— Спасибо. — Ульяна взяла у нее из рук бумажку и вышла.
И что Гриша в ней нашел, непонятно. Чернявая, маленькая, груди, правда, отрастила, как у дойной коровы. Но это и все ее достоинства. Разве что на Галину чуть сманивает. Но и то самую малость. Грудями, что ли, она ее мужа к стенке приперла? Сучка похотливая… Муж есть, так ей еще и любовника подавай. Ульяна кипела от ненависти..
Чтобы остыть, вышла на улицу, расстегнула пальто. Гришу, что ли, поискать? Пусть знает, что она в любой момент приехать может… Огляделась по сторонам — нет никого. Работают. Ладно, что людей беспокоить? Домой надо ехать, подальше от этой сучки, пока в волосы ей не вцепилась. Демьяныч ей издалека рукой махнул:
— Погуляй, Уля, еще минут сорок, мне вопрос решить надо. Погода вон какая хорошая.
— Ладно, в лес схожу пройдусь, воздухом подышу.
— Осторожнее только, далеко не ходи!
— Я с краешку!
Демьяныч убежал, а Ульяна пошла по тропинке. Снег уже таять начал, солнышко припекало, Ульяна втянула ноздрями свежий запах хвои и талого снега. Все в природе по своим законам идет, и нет ей дела до человеческих горестей. Прошла вперед — и вдруг голоса услышала. Замедлила шаг, спряталась за пышную елку. Сердце забилось, беду учуяло. Выглянула осторожно, чтобы не увидели. Господи! Гриша! Да не один… Телку эту неподъемную к дереву прижал, груди ее расплющил, жарко в шею целует… Никого, и ничего не видит перед собой. А та разомлела, отворачивается, будто и не хочет вовсе…
— Гриш, Гриш, не надо… увидят… и так разговоры ходят… зачем?
— Останешься сегодня? На полчасика…
— Да не могу я, домой надо, что я мужу скажу?
Гриша рукой ей под подол лезет, шарит там жадно… Ульяну чуть не вырвало.
— Ну, Марин, соскучился сильно… горю весь, не видишь? Не надолго… быстренько… пожалуйста… а то сейчас пойдем подальше… не увидит никто… — Гришина рука мяла расплывшиеся груди, а вторая задрала подол платья, где мелькнуло нижнее белье.
Ишь как уговаривает, обхаживает, как кобылицу… Ульяну бросало то в жар, то в холод. «Господи! И зачем ты мне все это показываешь?! Чем я так уж пред тобой провинилась? Почему я обязательно ЗНАТЬ должна?! И не только ЗНАТЬ, но и ВИДЕТЬ, и СЛЫШАТЬ? Что за изощренное наказание? Другие всю жизнь живут, а ни о чем и не догадываются даже, а ты мне все как на духу докладываешь? Разве я просила тебя? Просила?!» — Ульяна затряслась в беззвучном рыдании.
Голоса стихли, и Ульяна осторожно выглянула из-за елки. Страшилась очень увидеть то, что видеть совсем уж не хотела. Боялась, не выдержит, закричит прямо здесь, завоет, как раненое животное, бросится прямо на них, будет рвать зубами и ногтями. Но ничего такого не было. Гриша с телкой ушли, как и не было их здесь. Ульяна всерьез подумала, что привиделось ей все это, воображение разыгралось. Она вылезла из своего нечаянного укрытия и побрела обратно.