— Так поезжай в город, поживи там, на работу устройся…
— Я вообще жить не могу… неужели не понимаешь? Нет жизни мне. На святую обитель только и уповаю… не волнуйся за меня, я весточку вам дам…
— Да я и не пущу тебя…
Ульяна усмехнулась:
— Как это, интересно? Двери запрешь? Так я в окно. Лучше не мешай. А силой удержать попытаетесь, порешу себя, так и знайте…
— Да Бог с тобой, доченька… меня хоть пожалей…
— Я и жалею тебя, в монастырь ухожу, вместо того чтобы жизни себя лишить. Свет не мил мне…
Мать всхлипнула, закрыла лицо руками. Ульяна не обратила на это внимания. Взяв в своей комнате сумку, прошла мимо рыдающей матери. Во дворе ее окликнул отец, приблизился, взял за плечо, развернул к себе. Ульяна полыхнула на него таким взглядом, что он разжал руку и опустил глаза. Ульяна вышла за ворота и побрела, ускоряя шаг, по пыльной дороге. Отец вбежал в дом.
— Куда это она, мать? Так глянула на меня…
— В монастырь… Ленечка, в монастырь…
— В монастырь?! Что же ты молчала-то? А я думал на реку пошла, выплакаться в одиночестве… Я догоню ее…
— Не надо, умоляю! Пусть идет…
— Что ты несешь? Куда она пойдет? Ты понимаешь, что говоришь?
— Понимаю… она сказала, что, если силой удержим, жизни себя лишит… я видела ее глаза, она и вправду может… пусть идет, глядишь, время пройдет, успокоится все, да вернется. Подумает там хорошенько. Может, это ей сейчас и нужно. Себя она винит в смерти Гришиной. А здесь как? Каждый куст напоминать будет… Успокоится, вернется. Не надо, не беги за ней…
Отец устало опустился на табурет рядом с женой.
— Странный вы народ, бабы… Не пойму я вас. Сколько живу, а понимаю с трудом. — Он обнял жену. — Не переживай, мать, уладится все.
— Она весточку обещала дать… как на место придет… даже куда идет, не сказала… я к Клаве схожу, негоже так.
— Сходи, утешь ее, сына единственного потеряла.
Женщина поднялась со стула, накинула на голову платок.
— Пойду.
— А где она теперь-то, дом же сгорел?
— У Надежды, думаю, дружили они раньше… а теперь горе общее… зайду.
— Ну, иди, мать, иди…
У Надежды двери открыты, кто-то тихо перемещается по дому.
— Кто там?
— Я это, Надя я…
Люба, ты, что ли?
— Я…
— Заходи… Клава придет сейчас… где же Уля?
Люба прошла в дом, там гроб стоял закрытый, черный. Женщина отшатнулась, перекрестилась.
— Косточки там, все, что нашли… — Надежда тоже осенила себя крестом.
Дверь скрипнула жалобно, и вошла Клавдия, мать Гриши.
— Здравствуй, Люба. Поверить не могу, как случилось-то такое? — Прижала платок к глазам. — Знаю, не виню никого, выпивать стал, с работы ушел… Господи! Вот ведь судьбинушка злая! А Уля-то где? Неужто даже попрощаться не захотела?
Люба заплакала.
— И у нас горе, ушла наша Улечка, в монастырь ушла… жить, говорит, не хочу… свет не мил…
— Да что ты! Так вот и ушла? — Надежда обняла ее за плечи.
— Так и ушла. Ничего сделать не смогли. Силой удерживать станете, говорит, убью себя. Видно, крепко она Гришу твоего, Клава, любила… не суди ты ее и зла не держи.
— Видно, крепко… да только нет теперь сыночка моего… — Клавдия зарыдала в голос.
Женщины поголосили еще немного, потом успокоились, выпили по рюмке самогона.
— И где ты теперь жить будешь, Клава? — Люба хрустнула огурцом.
— Обратно вернусь, к сестре. Что мне здесь делать? А участок продам… по дешевке…
— И правильно. — Люба погладила Клавдию по руке. — Бог тебе в помощь. Пойду…
— Иди, Любаша, иди…
Люба поднялась, стараясь не смотреть на гроб, внушающий ей смутный страх. Её вдруг осенила простая мысль, что дочка ее жива и за одно это Бога нужно благодарить. А что до того, что она в Боге решила утешение искать… ее право.
К дому она подошла уже совсем успокоенной.
Ульяна шла по пыльной дороге. К полудню стало припекать, и она почувствовала усталость. Отошла от обочины и села под раскидистым дубом. Задумалась. Здесь, на реке, видела она как-то раньше монастырь. Даже спросила у кого-то, что, мол, это? Ей ответили, что женский монастырь. Тогда она просто так это спросила, из чистого любопытства, а теперь, надо же, пригодилось… Правду говорят, ничего так просто не происходит. Вот и случайное знание понадобилось, всплыло из памяти в нужный момент. Далеко идти правда, дня два, а то и три будет, но это ничего… Может, подвезет кто. По дороге фуры часто проезжают, подбросят. А нет, так она и пешком дойдет, не все ли теперь равно? По пути деревни будут, зайдет, переночует. Если пустит кто.
Ульяна вышла на шоссе, подняла руку. Большая фура остановилась, жалобно пискнув тормозами. Ульяна взобралась на подножку, водитель открыл ей дверь.
— Не подбросите?
— Куда тебе?
— Да тут, недалеко…
— Ну садись, вместе веселее.
Ульяна уселась на широкое сиденье, уложила сумку на колени. Водитель оказался молодым парнем, чуть старше ее. Ульяна метнула в его сторону взгляд — чем-то на Гришу похож. Или кажется это ей уже?
— Как зовут тебя, сестренка?
— Ульяной.
— Странное имечко.
— Ничего странного. Русское, старинное.
— Красиво. А я Сергей. Так куда путь держишь, красавица?
— Монастырь тут на реке недалеко, знаешь?
— Знаю, но зачем тебе туда? В монастырь?
— Дело у меня там есть… — Ульяна отвечала уклончиво. Врать особенно не хотелось, да и не придумывалось ничего с ходу.
Парень понимающе кивнул.
— Приболел кто, помолиться хочешь иконе чудотворной? Ходят туда люди, слышал.
— Да, что-то вроде этого. Беда у меня… А ты меня прямо туда отвезти можешь?
— Почти. Там деревня недалеко, до нее могу довезти, а дальше мне в другую сторону, извини. Но там совсем близко, подбросят.
— Спасибо тебе.
— Только заночевать в пути придется, в ночь не поеду.
— Как скажешь.
— Слушай, Ульяна, может, перекусим где? Проголодался я…
— Давай.
Парень остановил машину возле придорожного кафе, и они вышли. Он взял парочку шашлыков и кофе.
— Ешь.
— Деньги возьми, у меня есть. — Ульяна порылась в сумке и протянула парню смятую сотку.
— Да ладно, сестренка, чай, не обеднею… Сама говоришь, горе…
Молча поели, сели в машину, которая легко тронулась с места и понеслась по шоссе. Сергей включил музыку, и Ульяна задумалась, уплыла мыслями далеко-далеко… Сколько случилось всего, иному и на всю жизнь хватит…
Стемнело. Сергей включил фары, и теперь Ульяна видела впереди только эти желтые дорожки света. Как путь в новую жизнь… Вдруг машина резко остановилась, и Ульяна очнулась.
— Все, милая, приехали… Ночевать здесь будем.
Ульяна выглянула в окно, по бокам и впереди теснились фуры.
— Где мы?
— Ночлежка здесь, для таких, как я. Устал я, напарник мой родом из этих мест, отпросился до дома, давно не был, говорит, с такой работой, я его на обратном пути забрать обещал, пусть погостит. Вроде в графике идем, успеваем… Ты устраивайся тут, на кровати, а я погулять пойду, с мужиками побазарю, может, в картишки перебросимся.
У Ульяны застучало сердце. Как он на Гришу похож! В темноте так просто вылитый! Она произнесла охрипшим голосом:
— Как же, отдохнуть тебе надо, ложись рядом… Места хватит…
Парень замялся.
— А вдруг что? Молодая ты, красивая. Очень уж ты красивая…
— Залезай, говорю! Боюсь я здесь одна. Вдруг пристанет кто?
— Ладно, как скажешь… — Сергей бросил сигарету и залез в кабину. Ульяна подвинулась к стене. Сергей лег рядом, невольно прижавшись к Ульяниному бедру. Было темно, и Ульяна обрадовалась, что он не увидел, как ее бросило в жар. Она не отстранилась, а прижалась сильнее, будто невзначай, а в голове одно — Гриша, это Гриша мой! От Сергея не укрылось это ее движение, и он тяжело заслышал в темноте. Ульяна положила руку ему на ногу. Он вздрогнул.
— Ты чего? Ты вроде не такая… не из этих…
— Какая? Неужели не нравлюсь?
— Нравишься, но…
— Что но? — Ульяна придвинулась ближе, расстегнула пуговицу на блузке, потом еще одну. Грудь ее, освобожденная от теснившей ее материи, выплыла наружу, выделяясь ярко-красными сосками на белом фоне. Ульяна прижалась к парню этой своей грудью и заглянула прямо в глаза.