Он помолчал. Потом буркнул: «Буду…» — и повесил трубку.
Она взлетела с дивана. Принимать гостей — искусство, на овладение которым Софья в свое время потратила немало времени и сил. Легкий вкусный ужин, пусть не собственноручно приготовленный, но все из хорошего ресторана. Звонок — заказ принят! Вино: тоже легкое, но выдержанное, благородных сортов. Еще звонок — готово! Гнездышко — уют, почти семейное тепло, атмосфера доверия и взаимного расположения. Всего несколько штрихов: чуть смятый плед, чашка недопитого чая…
Макияж, наряд, движение руки и выражение лица — готово, готово, готово!
Пусть он приходит — у нее все получится!
Он пришел.
Софья с порога поняла — сегодняшняя акция далась Вику непросто. Лицо тягуна приобрело серый оттенок, остро торчали скулы, и запали глаза. Но шальной огонек в них сохранился, став, правда, более похожим на лихорадочный блеск. Прошел в комнату, оценивающе оглядел сервированный стол.
И все повторилось в точности, как в прошлый раз. С порога, без предисловий и прелюдий — буйство животной страсти пополам с утонченными ласками — До полной потери рассудка. И даже подтаяла от этого жара пленка холодной рассудочности. Та, которой почти уже удалось покрыть ненужные чувства и глупые эмоции. Подтаяла и чуть не треснула. Но «чуть» не считается, как говорили они в далеком школьном детстве.
Поэтому после акробатики на диване и возле него — и до закусок и вина — между последними, остывающими, скользящими ласками:
— Вик, а Вик, тебе не кажется, что нам вместе безумно хорошо?
— М-м-м…
— У меня такое чувство, что этот мир создан для нас двоих. Только для нас.
— Это предложение?
— Да. — Прямо в ухо, горячим шепотом, обжигая дыханием, чтоб волоски на теле встали дыбом.
И все, закрыт вопрос.
Накормила, напоила вкусным, чуть терпким вином, окружила вниманием. Отогрела. Позволила развалиться в кресле с раскуренной сигарой. И уже тогда:
— Как тебе перспективы нашего предприятия, Вик?
— Как? — он взглянул несколько удивленно, будто стряхивая дрему. — Нормальные перспективы. Все сделаем, как договорились.
— А мне кажется, твоя роль несравненно больше остальных участников. Ладно я, слабая женщина. Что я могу? Подарить заботу и ласку, быть рядом, делить радость встреч и тосковать в одиночестве, ожидая твоего возвращения. Но Залеский — чем он рискует? Дал аппаратуру, так и вернет ее таким же образом. Даже если кто-нибудь что-то заподозрит, всегда сможет отговориться.
— Ты хочешь сказать, что дележ добычи нужно пересмотреть? — приподнял бровь Вик.
— Да, это я и хочу сказать. — Софья откликнулась самым озабоченным и преданным взглядом, на какой была способна. — Ты рискуешь шкурой. Я же вижу, что-то случилось сегодня. Что-то серьезное…
Он нахмурился, но не ответил.
— А любезный инженер сидит в офисе. В теплом, чистом, безопасном офисе. У меня от этого душа болит, Вик.
— Я думал, вы друзья… — усмехнулся тягун.
— Я тоже раньше так думала, — она невесело улыбнулась в ответ. — Оказалось, нет. Мой друг — ты. И только ты.
— Я польщен, Соня, — вздохнул Сухов. — Но все должно быть по-честному. Я видел много случаев, когда жадность приводила людей к очень печальному финалу.
— Это не жадность, Вик. Это справедливость.
— Следуя твоей логике, можно прийти к тому, что и Бас в нашей компании лишний, — нехорошо сощурился вор.
— А что?! — Софья вздернула подбородок, колыхнулась волна необычно зачесанных волос. — Басу, прежде всего, нужно оплатить хорошее лечение. У меня есть связи, мы выделим на это столько денег и витакса, сколько потребуется. — И увидев, как Вик начинает отрицательно качать головой, нажала, вложив в голос хорошую толику искренности пополам с горечью: — Я знаю, что такое болезнь, Вик! Моя мать умерла из-за скупости отца. Такое не забывается…
— Бас оказывает мне неоценимую помощь. Он получит свою долю.
— Да пойми… — она присела перед ним, прикрыла своими ладонями его, — мы обеспечим Себастьяна всем необходимым, но зачем ему эти пальмы?! Это же глупо! Ему нужно не на пляжах нежиться, любуясь красотками в бикини, а лечиться! И в хорошей клинике…
— Бас получит свою долю.
— Ты не слышишь меня, — отпрянула она. — Я подарила тебе свою любовь, предлагаю союз, от которого станет лучше всем. Я знаю, каким образом можно все устроить…
Он посмотрел точно так, как когда-то на берегу Змейки: у тех кустов, где впервые взял ее. Оценивающе? — нет, не так. Словно гвоздем по стеклу, вот как. И сказал раздельно, как умел говорить только он:
— Бас достаточно взрослый человек. Он сам решит, что ему нужно. И получит свою долю. Сполна. — Помолчал, как бы убеждаясь, что его слова дошли до ее сознания, и закончил: — Извини, сейчас я пойду. Нужно выспаться. Завтра второй акт… драмы? Или комедии?
Улыбнулся устало. Встал. Ушел.
Софья осталась у кресла, на полу, даже не поднялась проводить. Лишь постукивала и постукивала кулачком по тому месту, где только что сидел вор.
Что ж, это твой выбор, Вик. Мой славный Вик. Несгибаемый, упрямый, глупый Вик.
А Виктор шел по освещенным фонарями улицам. Шагал как автомат, не замечая ничего вокруг, — ноги сами находили дорогу. Перед глазами прокручивались события сегодняшнего Дня: стадион, сотни человеческих лиц, ураган витакса, который он вызвал. И собрал! Это важно — никто раньше ничего подобного не делал. Да другому тягуну это и в голову бы не пришло — провести столь самоубийственное мероприятие.
Потому что ни у кого нет «пылесоса». А у него — есть.
Но вот концовка… Концовка подкачала. Ему и раньше приходилось иметь дело со смертью объектов. Случалось на первых неумелых пробах пера: то ли объем не рассчитал, то ли донор попался слишком слабый. Такое тоже бывает, на объекте не написано, что он болен. Или, например, только что сдал витакс в клети. А тут тяг, и бум! — резкое снижение поля, и нет человека.
И с ищейками, было дело, приходилось разбираться, но при помощи ножа. И ситуация была пиковой, дальше некуда. Сегодня, конечно, тоже не по бульвару собачку выгуливал, но никогда еще не сосал он досуха, до донышка, до смертельного исхода. Когда причиной гибели человека становится именно съем в чистом виде, и ничего больше.
Оказалось, подобный тяг — стресс для него! Да еще какой…
При этом снятый витакс не пошел в конденсаторы, — те были полны, — и чуть не убил его. Едва не смял внутренности, забил горло непроходимой пробкой, когда ни вздохнуть, ни закричать. Спасло только то, что непонятным образом еще работал чудесный шлюз в районе копчика — и он стравил, сбросил бремя чужой жизни в пространство.
Витакс развеялся в эфире, как говорили в подобных случаях.
В этом повезло, но сам факт убийства через съем необычайно взволновал его. Никогда не считал он себя душегубом — вор, и не более того. Теперь отсчет пошел другой. Да еще Софья. Чего она хочет? К чему все эти разговоры о переделе? Уже не говоря о том, что на то она и добыча — ее вначале нужно добыть, а потом уже делить…
И постарался отбросить все эти мысли: завтра, все завтра, — разыграем как по нотам, иначе и быть не может. А сейчас спать.
Утро вечера мудренее.
И утро настало. Для друзей оно началось с вопроса, адресованного Басу:
— Видел на стадионе плакаты «Иван Царев — совесть нации»?
Они только съехались, только сварили себе по чашке кофе и сделали по первому глотку.
— Как не видеть, — буркнул напарник. — Все рекламные тумбы ими обклеены.
— И, наверное, помнишь, что сегодня большой митинг сторонников Ограничителей. Во главе со своим лидером. Ты вообще политикой хоть немного интересуешься? Например, платформу этой партии знаешь?
— Нет, — пожал плечами Бас, — никогда не верил политиканам. Врут все.
— Может, и врут, — согласился Вик. — Но эти выдвигают особую программу и обещают… Впрочем, мы можем это услышать из первых уст. От самого господина Царева.