И он слегка подтолкнул. Будто все же коснулся едва заметно, но не рукой, а чем-то иным, чему и сам не смог бы подобрать названия. Может — мыслью, может — чувством… А может, желанием вытянуть витакс. И выплеск не заставил себя ждать — сиреневый язычок, будто колыхнулось пламя свечи под порывом сквозняка.
Правая рука еще сжимала комочек перчатки, носимой как раз для таких случаев, но левая сделала непроизвольно хватательное движение. Никому не заметное, только под ложечкой вдруг что-то тяжело охнуло, екнуло, защемило горячо и сладко… Оп-па-на-а! — единиц десять, не меньше! Ноги слегка подогнулись, и Вик еле сдержался, чтобы не застонать от наслаждения. Во время приема он испытывал почти оргастическое чувство. Задержал дыхание, сглотнул, ухватился за поручень, но принятый витакс уже утрамбовывался внутри него сообразно каким-то своим неведомым законам. Укладывался, притирался, занимал в поле Вика необходимое положение и объем. И вот умостился наконец. И затих. Остались только легкая слабость в теле и воспоминание о пережитом кратком миге восторга.
А вагонная ссора набирала обороты. Пассажиры неразборчиво гомонили, никто не заметил его кратковременного замешательства, бледности и вздоха-всхлипа. Вик уже настроился было дать деру, когда почувствовал, что гипертоник тоже готов разродиться. Вор застыл. Снимать выплеск у мужчин много труднее, и дело не только в особенностях психики. Поле другое, выброс не такой яркий. Ощущение, что собираешь витакс пригоршнями, а он утекает меж пальцев…
Но главное — он только что снял! Он сейчас, как таракан беременный, полон этой странной, эфемерной, летучей субстанцией. Одна единица которой содержит тысячу четыреста сорок минут, или двадцать четыре часа — сутки чужой жизни. Один день движения, дыхания и сердцебиения. Шестнадцать часов восторга и злости, удовольствий и унылого, труда, покорности и ярости. И восемь часов сна, покоя, забвения.
Но кто ж откажется, когда оно само в руки плывет?!
В скандале уже участвовали две пожилые тетки, мужчина средних лет, похожий на инженера, работяга и, конечно, красномордый с девицей. Перебранка шла яростная, с обвинениями во всех смертных грехах. Слышалось и «проститутка», и «старый козел», и «ворона облезлая!», и много чего еще неслось по вагону.
Уровень злости и раздражения краснолицего дошел до того предела, когда и подталкивать-то не пришлось. Вик немного выждал, чуть коснулся и — хлоп! — отчетливо уловил сиреневый всплеск. Снято! И упаковано… Или не поместилось? На миг ему показалось, что чужой витакс встал где-то между горлом и грудью, встал поперек, перекрыв ток кислорода в легкие.
Показалось, сейчас его разорвет, как осколочную гранату, — липкими кровавыми клочьями плоти по стенкам вагона…
Или придавит к полу многотонной тяжестью — ни встать, ни пошевелиться, ни заплакать.
Но устоял. Проглотил — удержал — усвоил. Выпрямился.
Пора, однако, делать ноги.
— Господа! — слабым голосом пробормотал он. — Господа, что-то мне дурно… Ох, кажется, я что-то не то съел…
С этими словами вор двинулся к выходу. Пошатываясь. Прилег всем телом на одного пассажира, безвольно провалился между двумя другими, третий учтиво уступил место сам — испугался, что Вик сейчас сблюет на его приличный плащ. Оказался у двери, вцепился в поручень.
И перевел дух.
В это время электровоз протяжно загудел: приближался вокзал. Как по нотам — именно к выходу из поезда тягун и подгадывал окончание съема. Второй гудок, и за окном хлынул дождь. Как по команде.
Наплывали вокзальные постройки, приближался перрон. Предстояла самая тонкая и опасная часть охоты — бег с добычей в зубах.
Дождь оглушил Баса. Такое с ним случалось: порой он терял ориентацию, путался в пространстве. Левое становилось правым, правое — левым. Очки в таких случаях отчаянно потели и только мешали. Случалось это нечасто, необязательно в дождь, и проходило быстро, само собой, но на какой-то краткий промежуток времени Бас становился беспомощным, словно слепой котенок.
Вот только работе это не мешало. Потому что тягунов эксперт чувствовал нутром. Какая-то тонкая ниточка — струнка, жилка, как лучше сказать-то? — натягивалась вдруг внутри и начинала вибрировать и зудеть под ложечкой, отдаваясь серебристым звоном в ушах. Отзывалась мелкой дрожью в пальцах рук. И чем ближе подходил тягун, тем ощущения эти становились ярче.
И сейчас хлынувшая навстречу толпа людей принесла эту дрожь и этот звон, да такой, что Бас вмиг очутился на грани обморока. Такое случалось, если рядом находился «сытый» тягун — вор, совсем недавно снявший жизненную силу с объекта. Чужой витакс, схваченный впопыхах, без подготовки, по структуре своей оставался ему чужеродным. Он не усваивался полем полностью, требовал своеобразного переваривания, и уходило на это до двух часов времени.
Но именно в этом и состоял расчет. Тягун за этот срок должен добраться до конденсатора у подпольного перекупщика. Те платят полцены, но за ворованное всегда давали меньше. Контролеры же, с подачи Баса, будут стремиться взять вора на горячем: разница показаний браслета (счетчика собственного, «природного» витакса) и сканера, улавливающего общее поле в данный момент времени, покажет свежий съем. Такой витакс с полным основанием можно считать «левым», потому что ви-клеть не только адаптирует прием, вводит витакс сразу в поле, но еще и оставляет на браслете отметку о произведенной операции. Количество, время, источник — как положено.
Однако до браслетов и сканеров нужно еще дожить. Для начала необходимо увидеть тягуна, точно его идентифицировать, и вот как раз с этим у Баса сейчас появилось затруднение. Отъезжающие пассажиры обступили выход из вагона, оставив лишь небольшой коридор. Покидающие электричку, в свою очередь, плотной группой проскакивали перед Басом без задержек. Да еще эта пространственная слепота — хоть и краткая, но мешавшая ухватить облик, запечатлеть вид того, кто проносит мимо ворованные дни чужой жизни.
И уж совсем не мог предположить эксперт, что тягун потащит такой груз. Появление вора больше походило на взрыв: будто из распахнувшейся двери электрички ударило горячей плотной волной. Какие там звон и дрожь — у Баса вмиг перехватило дыхание и подогнулись ноги! Он мог бы упасть, благо толпа не позволила — чужие плечи и спины подпирали со всех сторон. А мимо скользили силуэты людей, сливаясь в неразличимую пеструю ленту.
Пока Бас приходил в себя, выравнивал дыхание, поток приезжих иссяк, и в проход ринулись отъезжающие, чуть не затянув его с собой в вагон. Эксперт отбился, вырвался, но те, которых нужно было разглядеть, «обнюхать» уже рассыпались по перрону, растворились в вечной вокзальной сутолоке. Бас протирал очки, растерянно крутил головой — тягун только что прошел мимо него и пронес крупный куш. Судя по ощущениям — двойной куш, как минимум. Это говорило кое-что о его способностях. И о его опасности.
Только опытный, матерый вор мог взять такую дозу и тащить ее до логова. А такого не вычислишь по чуть растерянному и натужному выражению лица, какое бывает у начинающих воришек, по шаткой походке и легкой заторможенности. Бас легко отличал новичков по общему виду — насмотрелся. Этот же прошел мимо — бодро, резво, без внешних признаков напряга и с почти двойным грузом за пазухой.
— «Второй», ответь, — крикнул Бас в рацию, озираясь вокруг. На этот позывной откликалась пара, контролирующая перрон.
— Слушаю, эксперт, — откликнулся динамик.
— Объект вышел из электрички. Сейчас где-то на перроне.
Класс тяга четвертый… Если не пятый. Передайте «первому» и «третьему» — всем быть наготове. И вызывайте усиление, нужно отрезать его от стоянки такси. Я продолжаю локацию…
— Принято. Мы на подхвате, эксперт. Только укажи пальчиком.
Бас отходил к зданию вокзала. Вряд ли преступник будет торчать на перроне, ему нужно срочно покинуть вокзал. То, что их пасут на выходе из поездов, тягуны знают отлично. И про ищеек тоже знают, больше того — частенько чувствуют эксперта в работе. Существует даже теория, что эксперты — это те же тягуны, только несостоявшиеся. Чуть-чуть не хватило способностей, не одарила природа какой-то капелькой этого удивительного таланта — и вот сам человек тянуть не может, но чувствует на расстоянии того, кто этим занимается.