— Покажу. И лодку покажу.
— Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, — Посохин указал на Жарких, — проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.
Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.
— Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.
— До свидания! Извините, — сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.
«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, — подумал Посохин, — душа у девушки должна быть красоты замечательной».
Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.
— Может, чаю? — неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.
— Нет-нет, спасибо! Уже очень поздно. Мы пойдем. Всего доброго!
Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.
— До свидания! — услышали полицейские уже на веранде голос Анны.
Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.
— Давай топай!
Жарких сбежал по ступенькам во двор.
— Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?
— Никуда оно за ночь не денется, если еще там.
— А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?
— На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.
Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.
— Чай будешь, орел степной?
— Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.
Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.
— Чего это? — с подозрением глянул на него Жарких.
— Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.
— А с чем?
— Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.
— Буженинку я люблю! — воскликнул Жарких, разворачивая сверток. — О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.
— Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.
— Была бы — я женился бы уже.
— По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.
— Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?
— Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.
— На какую? Петелько или Трепыхалину?
— Петелько. Вторую я не знаю.
— Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка — обалдеть!
— Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! — с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. — Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.
— Точно!
— Нет, эта не пойдет.
— Почему?
— Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?
— Ирке? Двадцать один.
— Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?
— Нет, а что?
Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.
— Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.
— Можно развестись потом.
— Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю.
Глава 22
— Давненько вы у меня не были, — сказал Марков, усаживаясь в обитое кожей массивное кресло. Он всегда в нем располагался, когда в мастерскую наведывались гости.
— Почти месяц.