Глаза Оксаны наполнились слезами, но голос ее звучал все также ровно, как и раньше.
— А тридцатого мая, в понедельник, он к вам не приходил? Около десяти часов вечера? Может, немного раньше.
— Тридцатого? Я не помню.
— Ну как же?! Пробыл он у вас, правда, недолго. Но был же! Люди его видели.
— Это когда он первый раз выпивши пришел? — вытерев глаза, посмотрела на Посохина Оксана.
— Не знаю, вам виднее. Был понедельник, поздний вечер. Николай к вам пришел и… Ну, вспоминайте.
— Он выпивши тогда пришел. Первый раз. Я попросила его уйти. Время я не помню.
— Он ушел?
— Да.
— И не возмущался?
— Нет. Попросил прощения и ушел.
— Он зачем в тот вечер приходил к вам?
— Спрашивал опять, собираюсь ли я за него замуж или нет.
— И что вы сказали?
— Сказала, что о таких вещах надо говорить на трезвую голову.
— И все?
— Я потом заплакала и не смогла больше говорить.
«Вряд ли такая тихоня могла толкнуть Квасова на преступление, — подумал Посохин. — Скорее всего, это была его собственная инициатива. Хотя может быть, он и правда, не имеет к убийству никакого отношения. Но тогда кто имеет? В чьих это интересах?»
— Оксана Григорьевна, не расстраивайтесь. Все у вас будет хорошо. Вот увидите!
— Вы в самом деле так думаете?
Лебедева посмотрела на полицейского, несколько раз моргнула, и по ее щекам побежали крупные слезы.
— А зачем мне вам врать? — пожав плечами, сказал майор. — Какая в этом может быть выгода?
В юности Посохин, увидев слезы даже незнакомой женщины, мгновенно терял способность не только действовать, но и рассуждать. Он почему-то начинал чувствовать себя виноватым в ее горе. С годами он стал смотреть на такие вещи с равнодушием, иногда даже с ехидной ухмылкой. И вот сейчас, то чувство вины, которое овладевало им когда-то при виде женских слез, неожиданно к нему вернулось.
Посохин рывком поднялся со скамейки.
— Извините за беспокойство, Оксана Григорьевна. Не смею больше отнимать у вас время. Всего доброго.
Глава 32
Едва Рыбакова закончила поливать огород, как в ворота кто-то постучал. Рука была явно не мужская.
— Да-да! Там открыто! — крикнула Валентина Васильевна, ставя пустые ведра на землю. Металлические дужки громко звякнули.
Во двор вошла Лиля Смазнева. Тонкий трикотаж футболки, казалось, вот-вот должен был лопнуть под напором ее грудей, а синяя джинсовая юбочка едва прикрывала самое деликатное место девушки. Тело Венеры и розовощекое личико ангела. На симпатичном личике читалось недовольство.
— Здравствуйте, Валентина Васильевна! Мама меня за спичками послала. Дайте, пожалуйста, коробочку. Папа ушел к Чугуновым сарай разбирать и последнюю коробку спичек из кухни забрал. Он у нас куряка. Мы завтра вам вернем.
— Здравствуй! Что ты там застряла возле калитки? В дом проходи.
— Спасибо. Я лучше здесь постою.
— Секундочку подожди, а то я в земле возилась.
Рыбакова отнесла ведра в сарай и, сполоснув руки в стоявшем под яблоней пластмассовом тазу, вытерла их о передник.
— Пойдем, — позвала она Лилю, поднимаясь по ступеням на веранду.
Немного помедлив, девушка вошла следом за Валентиной Васильевной в дом и остановилась у входа. Рыбакова принесла ей из кухни коробку спичек.
— Возьми.
Лиля поблагодарила и повернулась к двери.
— Подожди, пожалуйста.
Девушка остановилась и вопросительно посмотрела на Рыбакову.
— Я задам тебе личный вопрос, можно?
Лиля неуверенно пожала плечами.
— Ты ходишь иногда с девчонками к Ярославу Александровичу в гости?
— Хожу, а что?
— Как ты к нему относишься? Он хороший человек?
Лиля потупилась.
— Да. Может быть, даже лучше всех.
— А как он к тебе относится?
— …Я не знаю. А что?
— Ты бывала у него в мастерской одна, без девчонок?
— Мне мама запретила.
Лиля ответила, как бы ни задумываясь, но ответ получился очень взвешенным. Девушка не солгала, но и не сказала всю правду.
— А раньше ходила?
— Да. Когда маленькая была, часто ходила.
— Он тебя рисовал?
— Рисовал.
— Как? В полный рост или это был поясной портрет?
— В полный рост.
— А как ты была одета?
— В розовое платье с оборками и соломенную шляпу.
— А в купальнике он тебя не рисовал?