— Дядя Петя мне ровесник?
— Не, постарше. Петр Семенович можете его звать.
— А Антону сколько лет?
— По-моему, тридцать пять. Может, чуть больше.
— Спасибо! Зайду. Если не продадут, то наверняка посоветуют к кому еще можно обратиться.
— Конечно! Дядя Петя тут всех знает.
Глава 42
— Василий Михайлович, почему вы молчите? — Карельский подпер голову рукой и с грустью посмотрел на Баталина.
С улицы через открытое окно в кабинет донеслись обрывки разговора двух женщин, проходивших мимо здания межрайонного отдела Следственного комитета. Они во всеуслышание обсуждали легкомысленное поведение мужа одной из них, который фигурировал в донельзя откровенной беседе чаще всего под кодовыми именами «мой кобель» и «твой гад».
Голоса приближались.
— Это какая Наташка? Дочка Говенкиных? — раздалось под окном визгливое контральто.
— Да, младшая ихняя. Сопля еще совсем, а уже сладу нету. Представляешь, Сашка Моряк говорит, что она на дискотеку без трусов и лифчика ходит.
— У них и старшая неизвестно от кого двоих пацанов нагуляла. Какая фамилия, такие и люди.
— Я эту шалаву как-нибудь поймаю и песка в ее письку по самые губы насыплю!
Разговор за окном постепенно начал стихать.
Карельский положил руки на столешницу и стал слегка постукивать по ней пальцами.
— Мы с вами, Василий Михайлович, уже полчаса здесь сидим и вперед не продвинулись ни на миллиметр в нашей беседе. Нет, вы, разумеется, может и дальше молчать, закон вам не запрещает, но вы разъясните нам сложившуюся ситуацию, если считаете, что мы вас зря задержали.
— А что говорить? Вон улик сколько.
— Сколько? — Следователь расстегнул на мундире нижнюю пуговицу и откинулся на спинку кресла. — Два обрывка расписки, что мы у вас во дворе нашли?
— Анонимка еще…
— Значит, вы признаетесь в убийстве Квасовой?
Баталин, глядя в сторону, молчал. На рубашке под мышками у него стали проступать большие темные пятна.
Особых симпатий Карельский к нему не испытывал — его раздражали тугодумы, но и особого отторжения фермер у него не вызывал. Он уже понимал, что такой человек мог пойти на преступление только по неразумению и без особой злобы.
— Василий Михайлович, вы же взрослый человек. Не мучайте себя.
— Не убивал я ее.
Фермер сжал кулаки. Кулаки были огромные. Говорили, что Баталин свободно ломает подковы и разрывает резиновые мячи. Глядя на его руки, Карельский готов был в это поверить.
— Хорошо. Будем разбирать завал постепенно. Откуда у вас во дворе взялись обгорелые обрывки расписки?
— Не знаю.
Следователь неторопливо открыл лежавшую перед ним папку и, достав оттуда два клочка бумаги, подвинул их на край стола.
— На одном из них фрагмент вашей подписи? Посмотрите внимательней.
— Чего смотреть — видел я эти бумажки уже.
— Так вы признаете, что на одной из них фрагмент вашей подписи?
— Не знаю. Вроде моей.
— А ниже вашей чья подпись стоит?
— Не знаю.
— Это подпись Квасовой Раисы Николаевны. На втором обрывке прописью написано «пятьсот ты». Это ваша рука?
— Не знаю. Может, и моя. Но Райку я не убивал.
— А что вы сделали?
— Ничего я не делал.
— Тогда откуда появились у вас во дворе эти клочки?
— Да не знаю я! Вот крест святой, не знаю!
Привычным жестом Баталин перекрестился.
— Ладно, допустим. Деньги у Квасовой Раисы Николаевны вы занимали?
Баталин, насупившись, долго молчал. Карельский ждал, перечитывая еще раз показания жены фермера и его работников о том, как тот провел вечер тридцатого мая. Сказать точно, где находился Баталин примерно с девяти до двадцати минут одиннадцатого, никто из них не мог. Сам фермер утверждал, что ездил осматривать бахчу.
— Так брали или нет? — спросил следователь, закрывая папку и отодвигая ее в сторону.
— Брал, — опустив голову, еле слышно ответил Баталин и тяжело вздохнул.
— Слава богу! И сколько?
Баталин закусил губу.
— Василий Михайлович! Ну что вы как маленький, в самом деле.
— …Пятьсот тысяч.
— Так это обрывки вашей расписки?
— Наверное, моей.
— Вы не уверены?
— Не знаю.
— Где вы были вечером тридцатого мая этого года?
— Я же вашим уже рассказывал.
— Расскажите теперь мне.
— Ладно. Сначала был в гараже — чинил прицеп к трактору. Потом дома поужинал и поехал на бахчу. Когда вернулся оттуда, попил с женой чаю и лег спать.