— Да они сами кого хочешь растерзают.
— Это по инструкции, — загыгыкал Фуфаев и закурил.
— Никодим Никодимович, сейчас у меня люди соберутся на совещание. Будем разбираться с делами. Как вы на это смотрите?
— Совещаться собираешься, — прогнусавил Фуфаев. — А не знаешь, что тебя от должности отстраняют… Будешь пока заниматься отправкой в профилакторий лечебный. И никакой самодеятельности. Никаких писем, справок. А совещание сам проведу.
Комлев потерянно вышел в свой проходной кабинет, через который к начальнику юрко стали по одному забегать сотрудники, не обращая никакого внимания на зама.
Ему вдруг стало жутко при мысли, сколько же наворочали милиционеры вытрезвителя и сколько еще они наворочают, и что само это учреждение по сути своей более вредное, чем полезное. Сколько ненужной и лишней обиды плодит оно в людях, сколько горечи. А он, Афанасий Комлев, ничегошеньки не может с этим поделать.
Уже вскоре Комлев привез в наркологический диспансер трех оформляемых на принудительное профилактическое лечение алкоголиков: кудлатого, развязного парня лет сорока — грузчика мясного ларька, на которого накатала заявление сожительница; с редкой бороденкой интеллигентного вида мужчину — лаборанта университета, добровольно изъявившего желание подлечиться именно в условиях изоляции; и уже знакомого работягу, недавно доставлявшегося в вытрезвитель из дома культуры. Последнего — по настоятельным просьбам жены.
В приемное помещение, куда им предстояло зайти, быстрой и подрагивающей служебной походкой прошли двое в белых халатах: седой мужчина в очках с лицом юноши и крашеная блондинка с зыркающими глазами.
Первым пригласили заводчанина. Комлев зашел с ним.
— А, знакомая личность, — поднял глаза врач. — Отлечился и по новой. Подойди поближе. Так. А вы, товарищ, можете присесть.
Комлев опустился на стул в углу. Осмотрелся. Вокруг беленые кривые монастырские стены и высоченное узкое окно.
— Продолжаете пить? — спросил обследуемого врач.
— Бывает…
— Как часто?.. Раз в год?.. В месяц?.. В неделю? Три раза в день?
— В неделю, но не раз.
— Сколько же?.. Вот справка. Только за полгода вас четырежды привозили в вытрезвитель… Что, не можете из запоя выйти?
— Не могу. Штопор. А как получка, так и…
— Так из-за острова и на стержень у него, — съехидничал со стороны Комлев.
— Ну да!
— А жена что, вас удержать не может?
— А она… рада меня законопатить. Заявление накатала на родного мужа. Да я ее…
— В набежавную волну, как персидскую княжну? — подмигнул врач. Засмеялись.
— Да, дяденька, жены пошли у нас невыносимые. Это ж надо, как она вас, — продолжил очкарик. — Верно, товарищ милиционер?
— Я ему уже советовал добровольно лечиться. От такой гром-бабы сам бы убежал и не только в профилакторий, — проговорил Комлев.
— Не внял?
— А я вообще не приспособлен для кутузки, — работяга принял гордую позу. — Я волю люблю! Белеет парус одинокий!
— Одерни тельняшку! А что там, Любовь Лукинична, — седой мужчина обратился к своей напарнице. — Может, у него какие противопоказания есть?
— Все в норме. У него в профилактории прописка постоянная, — сказала та, быстро пролистав справки.
— Значит, переживет?
— Здоровье бычье, — сказала женщина.
— Вот и прекрасно. Отдохнете. Поработаете. Как бык. Пишите, Любовь Лукинична. Заключение прежнее. Хронический алкоголизм… Нуждается в принудительном лечении… А теперь вперед и с песнями!
— Ваша взяла.
— Гиблое дело, — бросил врач вслед вышедшему работяге и обратился к Комлеву. — Кто там еще?
Комлев крикнул в коридор:
— Университет! Заходи!
В дверях появился клинышек бородки, а за ним и сам лаборант:
— Это комиссия от Дионисия?
— Здрасьте, здрасьте, — проговорил врач. — Интересно побеседовать с вами.
— Любая беседа — суть просвещения.
— Начитанный, — встрепенулся Комлев.
— А кто же вам порекомендовал лечение? — спросил врач.
— Я по глубоко осознанному желанию. По личному, так сказать, почину.
— Во! Не часто такое бывает! — удивилась Любовь Лукинична.
— У советской интеллигенции новаторство в крови! — лаборант поскреб ногтем среднего пальца отвислую бороДенку.
— Ну, добровольно так добровольно!
— Не, моей душе изоляция нужна.
— А пьете часто?
— Интеллигентно.
— Ничего себе, интеллигентно! Такой ликеро-водочный притон в университете устроил! — воскликнул Комлев.
Прошу не оскорблять ученый мир!
— А кем же вы трудитесь? — поинтересовалась Любовь Лукинична.
— Я средне-оплачиваемая личность на кафедре истории.
— Выходит, вы исторический пьяница, — рассмеялся врач. — Споил, как говорит товарищ из милиции, пол-университета. Ну и масштабы у вас.
— Что вы! Да у нас весь университет пьет. Талантливые люди!
— Неужели?! — с удивлением переспросила медичка.
— Там и без меня хватит, кому выпала честь прославить советскую науку!
— Так-с, коллега, — обратился врач к Любови Лукиничне. — Какой диагноз мы поставим работнику умственного труда? Выбор у нас небогатый. Хронический алкоголизм. Вы не возражаете? — повернулся к лаборанту.
— Нет, что вы! Сделайте одолжение.
— Ну, вот и прекрасно.
— Разрешите откланяться?
— Доброго пути.
— Будьте, — поиграл перед собой пальчиками.
— Ну и улов у вас, — блеснул очками ведущий прием и тут же обрывисто бросил. — Следующего!
Теперь возле стола стоял грузчик.
— Ну, гражданин, а у вас какие успехи на почве пьянства? — как по накатанному спросил врач.
— Ошибочно за бухарика меня приняли. Ну, что с вас возьмешь? Нет, чтобы вникнуть.
— А какие у вас претензии?
— Как какие? Я не хронический! Я временно оступившийся. Меня поддержать надо! А не топить.
— Можно я разъясню? — предложил Комлев.
— Конечно, — согласился врач.
— У этого гражданина странно как-то получается. На него пишут все. Соседи. Жена. Виноват, сожительница. Сигналы с торга. Пьет безбожно. А вот как к вам привезем, это я сужу по материалам дела, получается, что он вроде не пьющий.
— Где, где он работает? — встрепенулась Любовь Лукинична.
— В мясном ларьке, — ответил Комлев.
— Давайте посмотрим пациента, — потребовала медичка. — Подойдите ко мне. Дайте руку.
Грузчик поднял посиневшую кисть.
— Пульс учащенный, — проговорила блондинка и продолжила. — А не засучите рукав, я давление померю. — Ого! Сто восемьдесят на сто! Да он же гипертоник! — воскликнула, убирая стетоскоп.
— Может, на обследование направим? — предложил ее коллега.
— Зачем? И так ясно, что принудительное лечение ему противопоказано, — отрезала врач тоном, не терпящим возражений.
Комлев попытался настоять на своем, но Любовь Лукинична жестко произнесла:
— Знаете, товарищ! Мы вашей специфики не касаемся.
— Да, да, — поддержал ее врач. — Принудительное лечение противопоказано. Сейчас мы соответствующие бумаги оформим и забирайте.
В коридоре мясник хлопнул Комлева по плечу:
— Зря ты на меня так. Я бы уже сколько скалымил. Может, забежишь ко мне? Свежую говядинку должны подвезти.
Комлев привез лаборанта и работягу в народный суп. Это было давно не ремонтировавшееся здание. По коридорам слонялись любопытные старушки, которым там и делать было нечего. Заглянул в узкий, словно стиснутый стенами кабинет судьи:
— Я к вам. У меня два материала о направлении в лечебно-трудовой профилакторий.
— Ну, давайте, где материалы? — хмурый мужчина в пиджаке и при галстуке тяжело оторвал от стола голову.
Комлев подал папку.
— Так. Характеристики. Заключения наркологической экспертизы… — судья быстро листал бумаги.
— Можете не проверять, все на месте, — проговорил Комлев.