Водитель снова включил свою отвратительную морзянку.
Несколько раз раздалось: «Менты!», и драчуны кинулись врассыпную.
— Теперь и наша очередь, — сказал Неушев и, не торопясь, пошел с водителем к поднимавшейся с асфальта троице.
Милиционеры взяли каждого под руки. Подвели к машине.
Комлев сидел недвижно, не понимая ничего: как это так — не пресечь драку, хотя бы и с риском для себя. Ведь они же — милиция! Не очень-то укладывалось у него в голове странная неушевская философия.
— В отдел! — скомандовал Неушев, утолкав охающих парней на заднем сидении. — Пусть разбираются, кто виноват, кто не виноват…
Уазик натужно заурчал двигателем.
Минут через десять, сдав задержанных дежурному, Неушев вернулся в машину. И сказал:
— В нашем деле, Афанасий Герасимович, главное — отреагировать. Мы с этим справились: вот задержали участников драки, доставили их по назначению. А теперь следователь пусть ими занимается. Устанавливает, кто, что и как. А лезть без оглядки, глядишь, и шею намылят. Или еще как опозоришься…
Советы Неушева вроде бы перестали раздражать Комлева. Он даже почувствовал, что в некоторых из них есть несомненный полезный смысл и стал даже испытывать какое-то расположение к старшине, хотя в глубине души не во всем с ним соглашался.
Как-то утром Комлев вновь ехал на патрульной машине. Включилась рация. Неушев, сидевший сзади, вышел на связь:
— Задержать «Камаз». Мчится по проспекту. Сбил женщину, — рявкнул. — Ходу!
Уазик, обогнув жилой массив, выскочил на перекресток, свернул направо, проехал метров пятьдесят и со скрежетом тормознул.
Прямо по центру дороги, болтая прицепом, надвигалась громада грузовика. За ним с пронзительным воем стелилась над асфальтом гаишная «Волга». Из мегафона надрывно раздавалось:
— Водитель! Остановитесь!..
Комлев оглянулся. На перекрестке перед красными глазками светофоров выжидательно замерли троллейбусы, легковые машины, микроатобусы. Расстояние между машиной с прицепом и перекрестком стремительно сокращалось.
— Сомнет! — отчаянно выкрикнул Колесников.
В следующий момент, уже оказавшись на асфальте, Комлев увидел, как Неушев вскинул пистолет и, целясь в сгорону громыхающей махины, выстрелил несколько раз. Машину повело. Передок осел. Колеса с противным визгом заелозили по асфальту. Сбитый тополь осыпал дождем листьев опрокинутую кабину. А продолжавший движение прицеп вмял ее в электрическую опору.
Мecто аварии сразу стало многолюдным. Два автоинспектора, затянутые белыми портупеями, бросились к груде железа.
Неушев спрятал пистолет и, достав носовой платок, вытер Комлеву его вспотевший лоб. Тот с чувством крепко пожал ему руку и еле ощутил вдруг в ней слабую дрожь.
— Молодец, — благодарно выдохнул он.
Ротный с замполитом сидели в кабинете.
— Да, он опытнейший милиционер. Я согласен с вами, Афанасий Герасимович. Но вяловат. Водится за ним такое. А вот когда дело до серьезного доходит, тут он незаменим. Сами имели возможность в этом убедиться. В драку не полез, не захотел мараться, а, увидев, что жизни людей угрожает опасность, тут уж не растерялся. Эх, таких бы побольше нам. А то… Нате. Объяснения Сараева, Кау.
Комлев взял листы:
— Зачем они, раз все шито-крыто?
— Для гундаревской красной книги. Авось пригодятся…
— Гнусная метода.
Лобзев сделался серьезным:
— Что ни говорите, а, наверное, он прав. Нельзя у нас иначе. Ну, не в полном смысле, но… Ведь что за тип, этот Сараев? Какую-то шалаву подцепил и… в зеленую посадку. До него дойдет, когда у нас такая бумажонка будет держать на цепочке. А все остальное для этой тюхи — тьфу, да и только. Кстати, надо бы поинтересоваться, как там у них в семьях? Может, руки кто распустил, а мы с вами не знаем… Хотя и в этом есть свои минусы. Не знаешь, и ладно. А придешь, там свара. И расхлебывай потом… Поеду по району, проскочу. Посмотрю, чем хлопцы занимаются, — легко хлопнул по ладони Комлева (он всегда так здоровался и прощался, как-то нехотя, кончиками пальцев).
Ротный вышел.
В кабинет заглянула русоволосая миловидная женщина:
— Позвольте?
— Да, пожалуйста, — произнес Комлев.
— Вы тут по воспитательной части?
— Да я.
— А я жена Дмитрия Кау, Лариса Леонидовна.
— Присаживайтесь, слушаю вас.
Молодая женщина села.
— Вы знаете, я бы к вам ни за что не пришла, если бы не такое дело… В общем, у Дмитрия… появилась другая.
Комлев придал своему лицу озабоченное выражение.
— Я знаю, кто она, что она, — продолжала Лариса Леонидовна. — Но стоит мне заговорить с Дмитрием, как он ухмыляется… И вчера не пришел домой. Значит, был у нее. Поговорите с ним. Вы обязаны спасти семью.
— Я понимаю, понимаю вас, — явно отступая перед решительным напором женщины, замельтешил Комлев.
— Вы, я знаю, человек новый в милиции. Покрывать не будете. Да я и не позволю. Начальства много…
— Постараюсь. Я поговорю с ним. А вы потом позвоните мне. Впрочем, чего звонить, когда все будет и так ясно, — произнес Комлев, понизив голос. — Вы знаете, мне пора уже посты проверять.
— Димку моего проверьте, — сказала женщина и нехотя вышла.
Комлев закрыл кабинет и, обходя здание отдела с тыльной стороны, подумал: «А все мой характер. Твердости маловато. Сунься эта Лариса Леонидовна к Папирусу, такой получила бы отлуп. Тот заявил бы ей, что тут же уволит мужа, и та бы сразу затихла…»
Зашел в дежурку, нажал на клавишу подмигивавшей стационарной станции:
— Десятка! Я — Буран. Как слышите? Прием.
— Нормалек, — раздалось в ответ.
— На каком маршруте?
— В дом культуры.
— Заезжайте в отдел. Вместе поедем.
— Понял.
Комлев вспомнил, что Кау как раз сегодня несет там службу. Прислушался к хриплому голосу дежурного по отделу майора Архарова, который рассказывал оперативникам:
— Значит, звонит этот доктор наук. Нельзя ли, чтобы собака у соседа не лаяла? А то днем, вечером, ночью и утром — никакого покоя. Ну, ребята разобрались и дали ответ. Не желает хозяин собаки от нее избавляться. Тогда он снова звонит. А нельзя ли ее заменить менее лающей?..
Засмеялись.
Комлев увидел в окно, как напротив остановилась, слегка подрагивая, патрульная машина. Надел фуражку и вышел из помещения.
— С нами, Афанасий Герасимович? — чуть ли не обрадованно спросил Нёушев.
— Да.
Старшина перебрался на заднее сиденье к овчарке. Уазик тронулся. У дома культуры к машине вышел Кау. Неушев открыл дверцу, и собака, вильнув хвостом, спрыгнула вниз, стала играть с постовым. Из глубины парка доносились звуки ансамбля. Там шла своя жизнь.
Комлев решил наедине поговорить с Кау. Вылез из машины и бросил Неушеву:
— Я сейчас. Подождите меня.
Пошел с Дмитрием по аллее и думал, с чего начать разговор. Остановились у площадки, облепленной зеваками. В центре круга в ритм музыки дёргались человек двадцать и там же развязно качались трое парней. Задиристо задевали танцующих, хватали за руки девушек.
Комлева заело:
— Что вы стоите, Кау, уберите наглецов!
— Афанасий Гераcимович! Свято место пусто не бывает. Этих уберешь, другие объявятся, — сказал милиционер и цыкнул собаке. — Лежать, Рекс!
— Вы считаете, что дискотеки без хамства быть не может?
— А что тут особенного, — пожал плечами Кау.
— Но ведь сюда люди отдыхать приходят. А не бескультурья набираться, — зашелся было старший лейтенант.
— Да не гоните вы, Афанасий Гераcимович, лошадей! Куда денутся ребята эти. Все начнут расходиться, мы их и заметем по-тихому.
— Ждать?! — воскликнул Комлев и мимо билетерши скакнул на площадку. Приблизился к парням, схватил крайнего за руку:
— Как ты себя…
Тот оглянулся на Комлева и дыхнул перегаром:
— Ментяра!
Рванул руку.