— Ну-ка, пойдем! — Комлев вновь потянул его к себе.
Парень опять попытался вырваться. Подоспевший Кау помог его вывести с площадки. А он упирался ногами и вовсю вопил:
— Менты дерьмовые! Жизни от вас нет! Мухоловы!
Кау незаметно ткнул кулаком крикуну по печени, и тот смолк. Следом маячило несколько фигур:
— Отпустите его! Чего пристали?
Грозный вид Рекса не позволял им приблизиться. Парня подвели к машине. Неушев вылез, открыл заднюю дверцу, впихнул хулигана в тесный закуток. Милиционеры втроем протиснулись к боковым дверям и вместе с собакой влезли в салон. Только теперь палии облепили патрульную машину, их стало больше. Они горласто кричали:
— Отпустите Бобра! Свободу Бобру!
— Поехали, — сквозь зубы произнес Комлев.
Колесников завел машину, но дорогу ей преградила жявая стена.
— Сдай чуть назад, — посоветовал Комлев.
— Да они и там.
Видя беспомощность милиционеров, молодежь взялась за уазик с боков и стала раскачивать его. Колесников щелкнул тумблером сирены — качка только усилилась.
«Перевернут», — мелькнуло в голове Комлева.
— Ну, старлей! — Неушев хлопнул по погону Комлеву, отцепил от собаки поводок и, приоткрыв дверку, тихо скомандовал: — Рекс! Фас!
Овчарка лязгнула зубами, метнулась в самую гущу. Кто-то заорал, кто-то взвизгнул, кто-то, прикусив язык, кинулся бежать. Комлев замер. Рекс в одно мгновение распустил штаны длинноволосому дылде, и тот, почти закукарекав, прыгнул на скамью, а с нее — на ствол каштана. Рекс вцепился в парня с обрюзгшей физиономией, еще державшегося за крыло уазика. Тот, как ужаленный, распрямился. Вокруг машины сразу же стало пусто.
— Рекс! — позвал в окно Неушев. — Блюститель ты наш!
Разгоряченная собака слизывала кровь с губ. Пристегивая ремешок, Неушев, словно сожалея, сказал:
— Вот и собачка может сорваться…
— Да, — протянул Кау, похлопывая часто дышащего пса. — Афанасий Герасимович! А мне что, в парке оставаться?
— Ну, зачем же! — воскликнул Неушев. — Пусть страсти-мордасти поулягутся.
— Поехали с нами, — проговорил Комлев. — У меня к тебе серьезный разговор есть.
Когда вернулись, отвел Кау в сторону и только было начал говорить, как сержант опередил его:
— Я знаю. Моя стервушка, небось, приходила. Она грозилась. А куда я денусь. Семья — она и есть семья. Только вот Жанну жалко.
— Какую еще Жанну?
— Да вы ее все равно не знаете.
— А почему жалко?
— Сирота она. Круглая сирота… Я как-то вякнул Лариске своей. Так и завелась.
— Но это другое дело. Я-то считал со слов вашей жены, что тут все обстоит куда серьезнее. А заботу вашу о сироте я приветствую. Ну, вот и поговорили. Отпускаю вас к супруге. Вы уж там уладьте все, — Комлев хлопнул Кау по плечу и, довольный столь легким разрешением конфликта, вернулся в машину.
— Куда? — спросил водитель.
— Давайте еще по району прошвырнемся.
— Вот видите, товарищ замполит, не окажись у нас Рекса, туго пришлось бы, — вновь начал Неушев.
Следующий понедельник оказался для Комлева по-своему тоже и насыщенным и поучительным. С утра к нему ворвалась сухопарая, тонколицая, аскетичного вида женщина:
— Вы тут семьями занимаетесь?
— Приходится!
— Наверно, про меня знаете. Я — Жанна Кау.
— Как, Кау?
— Я его Жанна.
— Как так! У него же семья. Жена Лариса Леонидовна. Это все официально! А кто же вы? Не понимаю.
— Я ему тоже жена. Самая что ни на есть. Мы не расписывались, конечно, но сейчас многие…
— А он говорил, вы просто сиротка. Помогает вам.
— Ах, обманул!
— Кого? — в недоумении спросил Комлев.
— Но он же сказал, что уже на развод подал. Я и поверила.
— Да у него ребенок! О каком разводе может идти речь?
— Ну и что, и я ему рожу. Дите не препятствие!
— Вы что, сами без родителей и хотите такое же будущему ребенку своему?
— А вы в больное не тыкайте! Да, я детдомовка. Ну и что! А если я Кау люблю? Вот три дня лажу по судам и загсам, а он оказывается у своей прежней жены. Поразвлекся и восвояси? Я вам не женщина для пробы. И не хочу просто гулящей быть. Так что давайте его сюда. И пусть скажет, как будем дальше жить.
Комлев хотел было выпроводить посетительницу, но видя, что это бесполезно, взялся за телефон:
— Дежурный! Да, это я. Где там у нас Кау? Глянь по дислокации. Снова у памятника? Передайте, пусть патрульная машина снимет его с поста и ко мне.
Положил трубку. Скрипнула дверь, и в кабинете появилась приземистая, крепенькая, с прической под луковичку бабенка с бровями-завитками. Она решительно взглянула на замполита:
— Можно?
— Я занят, — бросил Комлев и спросил Жанну. — Немного обождете?
— В коридоре посижу.
— Ну, пожалуйста.
Жанна медленно вышла, и новая посетительница плотно закрыла за ней дверь.
— Я Бадыкина.
— Очень приятно, присаживайтесь. Жена, сестра?
— Жена, — Бадыкина присела на диванчик и попробовала сиденье руками. — Мебель ничего. Здесь и лежать можно, — вызывающе глянула.
— Я здесь не ночую, — нахмурился Комлев. — Жаль. А то мне скоро негде будет ночевать. Вот мой муж свою тещу пристрелит и пойдет по этапу, а я за ним подамся. Как декабристка… — сказала и надрывно засопела носом.
Комлев от неожиданности выскочил из-за стола:
— Чего вы тут несете? Бог с вами! Зачем тещу убивать?
— Знаю. Знаю. Это он у вас смирный. А дома — бешеный прямо. Непременно убьет!
— Гражданка Бадыкина! Успокойтесь. Что вы от меня хотите? Мне работать надо.
— Вот, вот. Вашей работы и я не вижу.
— Что? Почему?
— А квартира где? Лет двадцать, говорит муж, будем ее ждать. И я скажу: вы в этом виноватый.
— Вот теперь понятно. Так сразу и сказали бы, — Комлев вернулся за стол. — А ждать все равно придется. Вы как там, оформили все бумаги?
— Бумаги, бумаги… Когда квартиру дадите?
— От меня это никак не зависит.
— Понятно, — произнесла Бадыкина и встала с дивана. — В общем так, начальник! Я — женщина трудовая, резкая. Неделя тебе срока, а там ты меня уже не остановишь. Я и генерала кверху дном поставлю. Всего хорошего! — вышла, хлопнув дверью.
«Эта поставит! Чтоб ты пропала, проклятая баба!» — подумал Комлев, судорожно записывая на листке календаря: «Бадыкины — квартира!!»
— Товарищ, товарищ! — вбежала Жанна. — Димка идет! Где бы мне спрятаться, послушать, что скажет?
— А ну, сядьте, — кивнул на диван и, открыв дверь, бросил в коридор. — Кау, входите!
Мягко, по-кошачьи переступая сапогами, в кабинет вошел Дмитрий. Остановился. Достал из кителя паспорт. Раскрыл и показал Жанне. Та выхватила документ и прилипла глазами к нему.
— Что это? — спросил Комлев.
— Штамп о разводе, — горделиво сказал Кау.
— Да вы что! — воскликнул Комлев. — Между собой договориться не можете!
— Смотри-ка. И печать настоящая. И подпись тут, — проговорила Жанна, продолжая смотреть в паспорт.
— Только сейчас оттуда, — невозмутимо сказал Кау.
— Ну, так что, вопрос, решен? Дальше уж сами разбирайтесь, — произнес Комлев.
— Пошли, но я проверю! — Жанна встала. — Извините, товарищ. Он на все способен. Если он паспорт подделал, вы должны его в кутузку упрятать, — выпалила и потащила Дмитрия за собой.
С тех пор он предпочитал не задерживаться у себя. Чаще мотался по району, патрулировал, проверял посты… Как-то вечером, устав от маеты, все-таки остался в кабинете, надеясь, что про него забыли и никто не побеспокоит зряшным и пустым своим посещением. Только расслабился, как услышал дробь каблучков в коридоре и, подскочив к двери, быстро защелкнул замок. Опустился на диван и замер от раздавшегося стука и женского голоса:
— Товарищ воспитатель!
Это вновь была Лариса Леонидовна.
— Афанасий Герасимович! — частые удары повторились. Потом она проговорила за дверью. — Нет! В который раз нет! Но сегодня я его не упущу!