Уже в отделе увидел у самой двери кабинета Недосекину.
— Пришли? — глянул на свои, подаренные отцом командирские часы. — Точно. Я же вам на одиннадцать повестку выписывал.
Не переставал удивляться, как это быстро и ладно пришли они к пониманию. Он ждал сопротивления, отчаянного неверия и, прежде всего в саму себя, в собственную возможность заново начать жить. Но, видимо, была у нее внутри какая-то потаенная надежда на лучшее, на исключительный случай, на спасение — пусть на самом краешке пропасти…
И когда она выслушала Комлева, очевидно, подумала, что вот он этот миг и наступил. И поначалу все действительно устраивалось. Валентину приняли на работу, она съездила с бумажкой Зотова к наркологу, и ей сказали, когда прийти на первый сеанс, объяснили, как к нему приготовиться. Женщина все это с радостным возбуждением рассказывала Комлеву, когда зашла к нему поделиться, и он уже стал готовить документы на восстановление родительских прав.
Но в самый последний сентябрьский день его встретил в коридоре Кучерявый и, напирая грудью, зло спросил:
— Что ты там нахимичил с этой Недосекиной?
— Я же дело прекратил.
— На каком основании?
— Трудоустроилась. Ведет нормальный образ жизни.
— Нормальный?! А не она ли на Солнечной в нашем институте трезвости загорает? С работы звонили, чтоб не появлялась больше. И от мужа новое заявление. Так что направляй дело в суд!
— Виктор Александрович!
— Пошел ты к черту, гуманист вшивый! Тащи бумаги ко мне сию минуту. Сам направлю!
— Слушаюсь, — проговорил Комлев.
Руки его мелко и мерзко дрожали.
Комлев перебирая в сейфе уголовные дела, когда появился тучноватый, с большими светлыми залысинами над висками, майор Архаров.
— На выезд! С кражей тут надо одной разобраться.
— Как! Я не в опергруппе, — отмахнулся следователь.
— Она уже выехала на разбой. Так что живей. Тебя начальник назвал.
«Согласишься, с шеи не слезут, — подумал старший лейтенант. — А куда денешься».
Надел плащ, фуражку, взял портфель и закрыл за собой кабинет. В коридоре столкнулся с участковым Тормошиловым:
— Иван Иваныч! Все никак не могу спросить. Как с Валюхой получилось, что она опять напилась?
— Знаешь, Афанасий! Если уж взялся за дело, то надо доводить его до конца. А не только бумажки красиво перекладывать… Она на радостях побежала в детсад сынка проведать и встретила там бывшего мужа.
Этот прохиндей разузнал у нее, что к чему, да и затащил в забегаловку такое событие отметить. Потом сам и сдал в вытрезвитель… Вот тебе и… Му-му.
«Это он что, клеит мне, что я утопил ее, как Герасим щенка своего?» — подумал Комлев и не нашелся, что себе ответить на это. Только сильнее потянул фуражку к ушам и выбежал из отдела на улицу. Машина тронулась.
Сидевший на переднем сиденьи оперуполномоченный уголовного розыска Дубняш, еще достаточно молодой, верткий мужчина, рассказывал:
— Нам позвонили… Одна разгильдяйка-водительница трамвая оставила сумку и, не закрыв за собой дверь на ключ, пошла отмечаться к диспетчеру. Ну, сумарику ноги и приделали… Там талоны, пачек тридцать, в кошельке только мелочь…
— Чего же едем, раз мелочь, — произнес Комлев.
— А бензин жечь, — поддержал его усач-водитель.
— Ты что, первый день замужем? Сигнал ведь поступил. А там посмотрим. Есть на кого вешать кражонку, повесим, а нет — замарафетим, откажем в возбуждении… — сказал Дубняш.
— Ты уж за всех все решил: повесим, откажем… — пробурчал следователь. — Марафетчик какой нашелся.
— Герасимыч! — оглянулся водитель. — Это же тебе не замполитом брехать: хочу в ту, хочу в эту сторону. У нас тут опер свое дело туго знает, его не свернешь.
— Мы ж статистике подсобляем, — ухмыльнулся Дубняш. — Раскрываемость.
— Хватит лясы точить, — забрюзжал усач. — Может, там бандюга какой нас ждет с кривым кинжалом…
— Во, во — опер поворочал шеей в воротничке, стянутом галстуком.
Все уставились в окна.
Вдруг Дубняш крикнул:
— А вон и он, номер сходится! — показал на трамвай, выворачивающий из поворота. — К нему!
Водитель включил сирену и замахал вагоновожатой. Заканчивая дугу, трамвай заскрежетал тормозами.
Дубняш и Комлев поднялись в вагон.
— Это вы звонили? — спросил опер плотную, коренастую вагоновожатую с пестрой косынкой на затылке.
— Да я, — ответила та.
— А что же не дождались нас? — спросил Афанасий.
— Вас дождешься! Трамваи-то сзади подпирают. Вот отгоню в депо и к вам.
— Так кто же сумку у вас спер? — примитивно поинтересовался Дубняш, окидывая взглядом кабину.
— Да стерва одна, малолетняя. В диспетчерской она сейчас.
— И тут малолетки, — недовольно передернул плечами Дубняш. — Может, у вас там что ценное было?
— Не в ценностях дело. А паршивку надо проучить.
— И все-таки?
— Брильянтов с собой не вожу.
— А что же?
— Талоны. Кошелек. Дезодорант французский. Да сама сумка. Она-то кое-что стоит. Все выкинула куда-то, гадюка. Когда сообразила, что убежать не сможет.
— С поличным, значит, взяли? Это хорошо. Ждем вас после депо на конечной, — сказал Комлев.
В диспетчерской раздавались громкие возбужденные, голоса. Там было людно. Комлев поймал себя на мысли, что это похоже на профсоюзное собрание. В углу на стуле, перебросив длинную ногу через колено и вызывающе поглядывая на окружающих, сидела девчонка лет шестнадцати в белой куртке с синими горизонтальными полосами, которая ей была явно велика, в фирменных сапожках, как показалось следователю, совсем новых. Все лезли к ней с нравоучениями, перебивали друг друга, махали руками, а девчонка, покачивая ногой, нервно похмыкивала.
— До какого бесстыдства дошла! Даже не отвернется. Я бы на ее месте со стыда сгорела, а она еще и улыбается! — вскрикивала огневолосая диспетчерша.
— А вы окажитесь на моем месте, потом и будете выступать, — отвечала девица. — Храбрая какая!
— Ах ты, мерзавка! — женщина взмахнула руками. — Да я тебе головенку мигом отверну.
— Остыньте, женщины! Милиция сама разберется! — раздался мужской голос.
— Точно, граждане! — сказал Комлев. — Попрошу остаться свидетелей и вас, — показал на малолетку.
Посторонние с неохотой стали выходить.
Наконец в комнатенке остались девица, молодой человек в комбинезоне, пожилая женщина в телогрейке и диспетчерша.
— Вы кто? — спросил Комлев парня.
— Это он ее догнал, — пояснила диепетчерша. — А то бы ищи, свищи.
— А вы? — спросил женщину в телогрейке.
— Я мусор в речной канал высыпала и видела, как она бросила что-то, — ответила та.
— Видела? Ничего ты не видела, дура старая! — окрысилась девчонка.
— Тихо! — гаркнул Комлев.
— Здесь все ясно. Два свидетеля и подозреваемая, — произнес Дубняш и обратился к Афанасию. — У меня тут рядом дело одно есть. Я думаю, ты здесь и вам справишься. Через часок буду.
— Лады.
Опер вышел.
— Вы, — Комлев повернулся к женщине в фуфайке, — подождите там, на улице. Я вас приглашу.
Та удалилась.
— Ваше имя, отчество? — Афанасий обратился к диспетчерше.
— Мария Никитична.
— Мария Никитична! Есть ли у вас комнатушка, чтобы девушка пока там посидела?
— Да вот, служебка, — диспетчерша показала на вторую дверь. — Она там ничего не украдет?
— Может, вы с ней несколько минут побудете?
— Такая прожженая…
— Я ж рядом.
Девчонка презрительно хмыкнула и, пнув ногой стул, вышла за Марией Никитичной.
Комлев присел к диспетчерскому столику, поставил на него портфель и, глянув в окно на разворачивающееся со скрежетом громадное металлическое тело только что подошедшего трамвая, спросил:
— Фамилия?
— Суша Сергей Савельевич, — засюсюкал парень.