— Кхе. Ну, слушаю дальше.
— Мы в одной группе с ней учимся. Я считала, что она такая же, как и я. Ничем особенным не отличались друг от друга. Ну, мне так казалось. А если бы я знала, что она с левой резьбой, никогда с ней не стала бы. связываться…
— А что у вас за дела общие были?
— Господи, дела! Просто услугу оказать хотела. У нас вот мальчики, — показала на дверь, — занимаются фоторекламой. Ну эти, знаете, календарики, буклетики…
— Так, так, продолжайте.
— Я для них была лучшей моделью… А им, видите, разнообразия захотелось. Почему б девчонке не помочь подработать? Степуха-то не разбежишься. А в кино она все равно не пробьется. Ида даже обрадовалась, когда я привела ее.
— Куда?
— А на квартире Шурика у них вся аппаратура.
— Что же там происходило?
— Нормально работали. Нашли много интересных ракурсов. Все наглядеться никак не могли. С разных сторон снимали. Ню называется.
— Это в каком виде, в натуральном, что ли?
— Ну, как вам сказать. То сигареты… то босоножки французские…
— А она без одежды, что ли? — не выдержал Комлев.
— Что это вас так смущает, гражданин следователь. Хотите, могу показать образцы нашей продукции? — полезла в сумочку.
Афанасий взял пачку фотографий и, чуть покусывая губы, осторожно разложил перед собой:
— Это Ида?
— Она, красучка.
— Интересная девушка.
— Нет, вы лучше посмотрите те, где я, — подала еще пачку.
— Тоже неплохо, — произнес старший лейтенант, раскладывая перед собой фотографии.
— Могу подарить, — обеими руками сдвинула карточки в его сторону.
Комлев открыл ящик стола и кистью руки столкнул их туда:
— Это сугубо для дела. Так что же дальше?
— Есть тут один особый нюанс. Модель, если она неопытная, ну вот как Ида, поначалу зажимается перед камерой. И это заметно в кадре. Обратили внимание?
— Еще бы тут не зажаться…
— Ну вот, чтобы раскрепоститься, натура и принимает легкий допинг. Так, наперсточек коньяка. Я, правда, предупредила Андрея, что не надо наливать слишком часто.
— Понятно, напоили…
— Как можно! Просто слегка перебрала норму.
— Сколько же наперсточков вышло?
— Я не считала. Нас было четверо. Три бутылки коньяка на шесть часов растянулись.
— Все поровну выпивали?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, я просто хотел уточнить, что, допинг и фотографам требовался? И вам тоже?
— А, хитренький, вот куда вы клоните. Да я не меньше ее выпила. Но, как видите, с балкона не прыгнула…
— Да за вас я совершенно спокоен. Но ведь совместная попойка была? Я могу так квалифицировать?
— Я не согласна со словом «попойка». Мы просто расслаблялись.
— Хорошо. Тогда назовем это так. Предельная степень опьянения. Устраивает вас такая терминология, наш филолог?
— Чего вы прицепились? Ничего уж такого и не было.
— Разумеется. А девушка с переломами сейчас лежит. Так что там у нас дальше?
— Ну, Ида охмелела. Шурик пленки проявлять стал. Мы еще посидели немножко и решили поспать.
— Спали порознь?
— Как вам сказать. Нас ведь двое на двое было. И практически в натуральном виде.
— Да еще после наперсточков?
— Что было, то было. Утаивать не буду… — сказала Марина, — Я с Шуриком легла. А Андрюшка с Идой.
— И что, заснули?
— Не все. Ида дергалась все время, потом, как она сказала, пошла на балкон подышать.
— Раздетая?
— Простынку вроде накинула на себя. А потом сквозь сон и слышу глухой удар. Выскочила, а Ида внизу уже….
— И во сколько это было?
— Не знаю, но люди уже шли на работу. К ней там кто-то подбежал. Скорую вызвали…
— А у Иды с Андреем никакой ссоры не было? Борьбы или драки?
— Да Бог с вами! Над ними одни амурчики летали!
— Но чем же тогда можно объяснить такой странный поступок?
— Я же вам сказала, что она первый раз с мужчиной была. Значит, переживания какие-то. А, может, разочарования. Да еще после наперсточков.
— Да, заварили вы амурную кашу, — Афанасий принялся писать протолок.
Вскоре он уже допрашивал Андрея:
— Скажите, в ваших действиях было что-нибудь такое, от чего девушка решилась на столь безрассудный шаг?
— Этого я не могу сказать, — отвечал высокий, крепкий парень с поцарапанным лицом и надкусанной нижней губой, которую непрерывно облизывал. Его маленькие бегающие глазки то и дело останавливались на Комлеве.
— Почему? — спросил следователь.
— Потому что не вижу связи между моими действиями и ее поступком. Если вы мне это объясните, то тогда я отвечу.
— Это верно. Окончательное слово теперь за потерпевшей. И думаю, что с ее помощью мы уж разберемся, что к чему.
— Вот, вот… Не очень-то ей верьте.
— А чего это у вас лицо исцарапано?
— Бежал к Иде, когда она упала. А там терновник, — ответил, не моргнув, парень.
— А какой рост у вас? — спросил как бы между прочим Комлев. — Метр восемьдесят будет?
— Поменьше немного.
— Ну, ладно. И это занесем в протокол.
Отпустив молодых людей, Комлев извлек из ящика фотокарточки и снова разложил перед собой:
— Хороши чертовки! Так, так, а это что такое?
Один снимок явно выделялся из других Снята просто комната, где на разбросанной постели лежали двое и, судя по резкому, отчетливому отпечатку, было видно, что снизу под Андреем в струнку вытянулась молодая, обнаженная женщина, повернувшая свое лицо в сторону объектива. «Не Марина. И не Ида. Кто же это? И почему это фото оказалось вместе с другими?» — подумал Комлев с какой-то досадой в душе.
Набрал номер больничного телефона. Пригласил врача.
— Извините, это следователь Комлев беспокоит. К вам поступила Аделаида Захарчук. В тяжелом состоянии. Когда с ней можно будет побеседовать? Не ранее, как через неделю? А вы не возражаете, если я эксперта судебного подошлю? Осмотреть надо…
Снова оглядел фотографии:
— А, может, там притон? И они туда под видом моделей девушек заманивают? К сожительству их склоняют? Может, даже Вобликова там наводчица? И такое не исключено. Надо разобраться…
Ровно через семь дней Комлев приехал в больницу. Набросив на форменный китель узкоплечий белый халатик, в сопровождении врача прошел в палату.
— К вам следователь, — показал врач на старшего лейтенанта и прикоснулся ладонью ко влажному лбу Иды. Будто вспомнив про какое-то свое неотложное дело, заторопился вдруг:
— Я ненадолго.
Афанасий положил на тумбочку целлофановый пакет с яблоками, подсел к кровати, на которой лежала бледная, и потому, может, еще более привлекательная черноволосая девушка, как ему показалось, даже с искусственно подведенными синевой глазами. Студентка недоверчиво смотрела на посетителя, моргая пушистыми длинными ресницами. «Несколько спичек на них уложить можно, не подломятся».
— Здравствуйте, Ида. Меня зовут Афанасий Герасимович. Я веду ваше дело. Ну как, на поправку идет?
— Лучше, лучше, — заговорила отрывисто, но громко и четко. — Только имейте в виду, я сама. Объяснить ничего не смогу.
— А у меня есть подозрения, что в этом еще кто-то виноват. Вы так разве не считаете?
— Да, глупость я сотворила. Вот и мучаюсь теперь. Но никто меня с балкона не сталкивал.
— Понимаю, что вам трудно сейчас говорить. И по-человечески сочувствую. И хочу разобраться во всем. Как вы оказались в той квартире? С кем? Что же все-таки произошло? Может, это и трудные вопросы для вас. Но я же хочу, чтобы все было по-честному.
Ида перевела удивленный взгляд с яблочного гостинца на выбившийся из-под сморщенного колпачка халата уголок лейтенантского погона, и неожиданные слезы хлынули из ее глаз.
— Я уже больше не могу, — всхлипывала она. — Я все, все расскажу.
Ее сбивчивые слова стали складываться в единую цельную картину случившегося. После предварительных допросов Ирины и Андрея в рассказе девушки Комлев отметил для себя отдельные существенные расхождения. Ида осуждает себя, что связалась с этой компанией, что легкомысленно порой вела себя перед камерой. Конечно же, тогда надо было сразу идти домой. Но выпитый коньяк, пьяные уговоры Марины, ласковые поначалу слова Андрея повлияли на нее. Она словно погрузилась в необъяснимое доселе ей забытье, а уже позже не было сил кричать, звать на помощь. Да и до кого докричишься через плотно прижатую к ее лицу подушку. Случилось непоправимое…