— Вот вам и друзья. Как же можно было так довериться им? Не буду скрывать. За подобное у нас отвечают по всей строгости закона. Заявление будете писать? — спросил Комлев.
— А как вы считаете? — Ида прониклась явным расположением к этому молодому человеку в офицерской форме.
— Иного и быть не может. Совершено преступление. И от вас теперь зависит, чтобы обидчики получили свое.
— Как начать? Мне никогда не приходилось…
Во второй половине дня Комлев арестовал Андрея, обозначил круг вопросов для экспертов, и когда, наконец, уже под вечер оказался в отделе, в кабинет к нему снова зашла Марина.
— Извините, что без приглашения потревожила. Сказали, Андрей арестован… — тихо села.
— Да, ваш друг под стражей. И вы прекрасно знаете, что было совершено насилие. На известной вам квартире. Думаю, с вами у нас впереди неприятный разговор. Вы ведь соучастник. А для них тоже срок имеется.
— Фантастика! Но я же не под арестом.
— Такой необходимости не вижу. Гуляйте пока.
— На пушку берете! Думаете, дуру нашли. Лапшу по ушам развешали. Это все, извините, вранье. И у меня два свидетеля есть.
— Два сообщника.
— Но ведь доказательства нужны.
— Их много.
— Какие же, позвольте спросить?
— И вот эта фотография в дело пойдет, — он показал снимок Андрея с незнакомкой.
— А Светка-то причем? — вырвалось у Марины.
— Вот этим следствие и займется.
— Я спала. Ничего не видела. Перепила и отключилась. Докажите, что я там вообще вместе с Идкой была.
— У меня еще фотографии есть. Спасибо за подарок, — Комлев снова сунул руку в ящик стола.
Марина напряженно глядела на следователя. Ей нечего было сказать. Вдруг встрепенулась:
— Ничего-то у вас нет! Все вы врете! А фотография эти давно сделаны…
Проводив внимательным взглядом в конец запутавшуюся Марину, Комлев задумался: «Да, ребятки-порнографы! На широкую ногу поставили…»
То, что в его кабинете так скоро появилась Ида Захарчук, Комлев ну никак не ожидал. Вот это сюрприз! Искренне обрадовался он:
— Значит, уже лучше?
— Обошлось без серьезных последствий.
— И танцевать можете?
— Да. И бегать, и прыгать, только уже не с балкона. Плохая наука, — Ида села.
— Я тут как раз вашим делом занимаюсь. Осталось немного и в суд.
— А где мое заявление? Можно посмотреть?
— Вот, — показаал он.
— Я его заберу.
— Еще один сюрприз! Я тут, можно сказать, из сил выбиваюсь, вас защищаю…
— Совсем возьму и как будто его не было.
— Что подшито, то должно быть на месте, — сухо сказал следователь, забирая у Иды том.
— А я изменила решение. Не хочу суда. Не хочу всего этого…
— Хотите прекратить дело?
— Да.
— Почему?.. Испугались?..
— Мне никто не грозит..
— Взяли и пожалели?
— А вы знаете, да… пожалела.
— Удивительно. А себя вам не жалко уже?
— Очень даже. Но не хочу, чтобы Андрей пострадал… Знаю, что неправа. Но не хочу.
Комдев подался вперед:
— Переломанные ребра! Сотрясение мозга!
— Да что об этом вспоминать. Не хочу и все тут. Но вы не думайте. Я не какая-то там, развратная. По рукам не пойду.
— Ложные показания, значит.
— В суде я все равно ничего не скажу. Это мое последнее слово.
— Вот так и бывает в жизни. Вы сейчас на попятную идете, а преступник скольким еще судьбу исковеркает. Впрочем, это ваше право. Нажимать на вас не буду. Порхайте! Но только, чтобы окончательно дело закрыть, новое заявление требуется.
«Ёлки зеленые! Тратишь столько сил. С таким терпением собираешь все по крохам, чтобы погань всякая не плодилась вокруг. И на тебе. Придет вот такая святоша, просто с глупым принципом своим. Или, видите ли, пачкаться ей не захочется. И труды твои — насмарку. Как карточный домик. А что поделаешь?.. А стервецы эти будут другим души калечить. Обидно. И несправедливо… — взгляд Комлева упал на фотографию. Выражение лица Светланы, казалось, молило о помощи. — Вот и займемся этим. Может, через нее выйдем?»
Он вовремя успел расспросить Марину о ней.
— Надо действовать!
Сунул фото в дипломат, набросил плащ на плечи, поехал в институт, в котором училась Светлана. Побывал в деканате и стал ждать звонка на перерыв.
— А вот и товарищ следователь! — вдруг раздалось из-за слеча Комлева.
Обернулся и увидел встрепанную Марину.
— Не меня ли ищете? — встревоженно заглянула в глаза.
— Светлану ищу.
— Сейчас позову, раз надо.
И скрылась в зале. Оттуда ленивой походкой вышла манерная юная дамочка в очках с супермодной оправой.
Комлев растерялся, помня ее выражение лица на фото. Понял, что ни о каком спасении тут и речи быть не может. Фирмовая девчонка. Видать, не только медные трубы прошла!
— Арлеухова?
— По паспорту — я.
— А без кривляний можно? Отойдем в сторону. Встали у окна.
— Я, как видите, из милиции. Следователь.
Девица всем своим видом показывала, что услышанное никак не соотносится с ней. Она, словно уйдя в себя, медленно протирала длинными пальцами с зелеными коготками выпуклые стекла очков и, наконец, с явным вызовом спросила:
— А что, собственно, гражданин, вам надо? Можно ваше удостоверение? Теперь ведь всякое…
Афанасий показал корочку.
— Ну, и что?
— К одному из уголовных дел приобщена фотография. Может, подскажете, кто на ней изображен. Не вы ли?
Света снова сняла очки, близко к носу поднесла карточку и несколько секунд разглядывала. Потом резко протянула обратно:
— Похоже. Но это совсем не я. Как вам не стыдно шантажировать!
— А, может, вы этого молодого человека знаете?
— Затрудняюсь ответить, — снова стала разглядывать фото.
— А вот свидетельница более определенно заявила нам, что это вы и Андрей.
— Да о чем же идет речь? Я ничего не знаю. Что произошло?
— Насилие, — односложно ответил Комлев.
— Это вы про Идку-то? Так это все просто. Весь институт знает. А на фотографии действительно я. Позировала.
— Странное позирование. Но здесь я вам не судья. Скажите, а несовершеннолетние тоже позировали с вашими друзьями?
— А это вы у них спросите. Зря вы ко мне пришли. А уж если хотите доброе дело сделать, если это вашей службе не во вред, то подарите мне эту фотокарточку. Я только что замуж вышла. Вам подтвердят. Не разрушайте семью! Я хочу быть другой.
Взяла фотокарточку из рук молчащего следователя и осторожно стала рвать ее на мелкие кусочки. Комлев не остановил ее.
— Будьте счастливы! — только лишь сказал он и быстро, не оглядываясь, пошел прочь.
Дорогу ему перерезала железнодорожная линия, по которой громыхал нескончаемо мелькающий порожний товарняк, заглушавший все кругом. И только здесь Комлев дал волю своим эмоциям. Он матерился в полный голос. Дико кричал от души. Проклиная всех этих баб, подлецов-андрюшек, милицию и закон. Все. Все на свете! Колеса перед ним лязгали, лязгали. Сцепки вагонов скрежетали, скрежетали…
Вот пришел и холодный сырой ноябрь. Комлев смотрел в окно на грязные и мокрые от первого снега тротуары, на съежившихся одиноких прохожих и думал: как жаль, что преступность не подчиняется законам природы, не является сезонным явлением. А ведь как было бы хорошо, если б она с наступлением холодов затихала, уползала в неведомые обществу норы, залегала на долгую зимнюю спячку, давая следователям, да и всем людям, возможность малой передышки.