— А как я ее узнаю?
— Запросто. Она на матрешку похожа.
— Не понял!
— У нее лицо как у матрешки. Вздернутый короткий носик, широко поставленные голубые глаза, губки бантиком. Соломенного цвета волосы. Не ошибешься.
— А фигура?
— Ох, Жарких! Замечательная у нее фигура. В этом смысле на матрешку она не похожа.
— Павел Петрович, а вы не боитесь, что Дронов с ними уже договорился о том, какие нужно давать нам показания? Ну, я имею в виду Лынова и жену.
— Не смеши. Ты Дронова видел? Можешь представить, как он инструктирует друзей и родственников насчет нужных ему показаний? Оговаривает с ними все детали… Правда, Лариска может послать тебя в интимное место вместе с твоими вопросами, если будет не в духе. Она баба резкая. Но, думаю, ты с ней справишься.
Они подошли к машине майора. Посохин открыл дверцу.
— У нас в школе была учительница биологии, — сказал он, ухмыльнувшись. — Имя только забыл. Она год отработав, потом куда-то переехала. Так вот, начиная на уроке опрос, она всегда говорила: «А теперь, ребята, давайте побеседуем». С тех пор, как только произношу «побеседуем», ее всякий раз вспоминаю.
— Что, шеф, часто получали двойки по биологии?
— Не угадал. С пятого класса благодаря одной девчонке в школе я учился весьма прилично, хотя и работаю на данный момент в милиции.
— В полиции, господин майор! — потряс поднятой вверх дубинкой Жарких.
— Да, это звучит гордее.
— А что это была за девчонка, Павел Петрович?
— Хорошая была девчонка. Правильная. Круглая отличница!
Глава 15
— Кроликов кормить собираешься? — спросил Жарких, с осторожностью притворив свежевыкрашенную калитку.
Лынов перестал рубить траву и воткнул топор в колоду.
— Ага. Привет, Серега. Как там яблони твои поживают?
— Как новые. Мать не нарадуется. Привет, — протянул ему руку Жарких. — Разговор есть.
Поздоровавшись, Лынов рассовал нарубленную траву по кроличьим клеткам и, достав пачку «Примы», присел на колоду.
— О чем говорить будем? Только недолго. Дел до энтой матери.
— Позапрошлый понедельник помнишь? — опустившись на корточки, спросил Жарких.
Лынов поднял глаза к небу и стал похож на раннехристианского святого, изможденного и печального.
Старший лейтенант машинально бросил взгляд вверх. Величественно плывшие на юго-восток облака были такими белыми, что ему захотелось зажмуриться.
— Тридцатое мая? Помню, — вытаскивая сигарету из пачки, сказал Лынов без тени сомнения.
— Дрын к тебе когда в тот день пришел?
— Дрын? В одиннадцатом часу. А что?
Вдруг скривившись, Лынов сказал с возмущением:
— Чего ты как сиделый раскорячился? Задницу пристрой по-человечески.
Старший лейтенант выпрямился и оглядел двор.
— Вон там чурбачок выбери. — Хозяин указал ему зажатой между пальцами сигаретой на лежавшую у сарая кучу распиленных, но не колотых дров.
Старший лейтенант направился к сараю.
— Сосновые не трогай. Штаны вымажешь. Не, дубок сыроват. Березку лучше возьми.
Жарких принес увесистый березовый чурбак и, приладив его стоймя, сел.
— Александр Иванович, время точнее можешь вспомнить?
— Точнее? Минут пятнадцать или даже двадцать одиннадцатого было. Стемнело уже.
— А ушел он когда?
— Утром. Во вторник. Не, — вдруг помотал головой Лынов, — в обед. Начало первого уже было. Мы тогда нехило погуляли.
— Сколько выпили?
— Сначала мы пивка пару литров засосали. Потом сосед принес литр водяры — я ему обещал в следующий окот двух крольчат подарить. Через час где-то он к бабке Марусе еще сбегал и третью бутылку принес. Эта, по-моему, уже лишняя была.
— Что за сосед?
— Дед Вася. На той стороне улицы живет. Четырнадцатый дом. Хороший мужик.
— Понял. Дронов потом точно никуда не уходил от тебя?
— Нет. Мы как в четыре часа легли в сарае на сене, так и проспали до утра. Тьфу, до обеда! А чего случилось-то?
— Ты слышал, что Раиса Квасова утонула?
— Слышал. А Ванька тут причем?
— Они же с Квасовым Николаем друзья-приятели.
— Ну и что?
— Ничего.
— Ты что, хочешь сказать, это они Райку вниз по Лигани спустили?
— А вдруг? Надо проверить. Ты только не болтай никому.
— Ай, брось! Из Квасова убийца, как из меня художественная гимнастка.
— А Дрын?
— Дрын? Ванька со зла мог бы. Но он в тот день в настроении был. Вообще-то, если бы он Райку грохнул, я думаю, на ней тогда живого места не нашли бы. Он из нее котлету бы сделал. Когда вы ее вытащили, она как выглядела? Нормально, без синяков и переломов? Вы там от народа ничего не скрываете?
— Нормально, как утопленница. А Иван с Раисой не путался?
Лынов засмеялся.
— Ларка его тогда бы вместе с Квасовой на пару утопила.
— Он с Ларкой расписан?
— Все честь по чести! Без регистрации только мухи женятся. Если хочешь знать, Иван Райку на дух не переносил. Говорил, таких хитромудрых баб надо отправлять на перевоспитание в горные аулы. Чтобы джигиты их там, на свежем воздухе, раз по десять на дню кагалом под барабан дрючили. Для осознания природы вещей.
Лынов похрустел зажатой в руке сигаретой.
— Я тебе вот что еще скажу, беря вопрос шире: по мне, так всех койкоозабоченных русских баб и девок в горы отвозить надо. Причем за государственный счет. Ребятам тамошним будет не до бандитизма, а наш женский пол будет иметь самую разнообразную и счастливую личную жизнь. А то сейчас по телевизору по поводу этого вопроса одна программа за другой, одна программа за другой. С утра до вечера по всем каналам. Творческая общественность прямо не знает, что с нашими неудовлетворенными бабами делать.
— Это у нас артистки и телеведутки неудовлетворенные. Еще певухи всякие. Александр Иванович, давай вернемся от общего к частному. Дрын это при Квасове говорил?
— Про Райку, что ли? Не-е. Он Николая уважает. Он только не мог понять, как тот свою профуру столько лет терпит. А, по-моему, это закон жизни: если мужик золото, то баба дерьмо, и наоборот. У меня вот Варька сокровище, а я, сам видишь, ни украсть, ни трахнуть. Еще и пьяница. А уходить не хочет! Парадокс любви.
— А что, предлагал?
— Уйти? Предлагал, конечно. Я же ее люблю.
— Тогда пить бросай.
— Легко сказать!
— Подшейся.
— Я докторам не доверяю.
— Почему?
— Им живой человек вроде куска мяса. Это они только для вида говорят, что на врачей учились, чтобы людей спасать. А на самом деле почти у каждого лекаря в крови живодерские склонности и жажда наживы. Ох и жадные они! Я им велел бы на глаза, перед тем как в могилу опускать, по сто долларов класть. Знаешь, как раньше мертвякам пятаки клали…
Лынов помолчал и, потирая шею, добавил:
— Я вот с духом соберусь и съезжу в Жмыховку к бабе Мане…
— Это к той, что травами лечит?
— Ага.
— Ее же чуть не посадили год назад.
— Хрен чего у них получилось.
— У кого это?
— У наших говнюков медицинских, которые с купленными дипломами отделениями и больницами руководят. Приехал человек из области и быстро их утихомирил. Говорят, кто-то из ваших генералов за нее заступился. У нее многие из начальства лечатся.
— А тебе эта баба Маня по карману будет?
— Народ говорит, что она с простых работяг за весь курс лечения от алкоголизма только одно сырое яйцо берет.
— Плата, что ли, такая?
— Ага! Символическая. Советских кровей бабка! А может верующая?
Жарких поднялся на ноги.
— В общем, Александр Иванович, ты считаешь, что в этой истории с Бомбой Дрын не при делах? — Старший лейтенант посмотрел по сторонам. — И Квасов тоже? Да?
— Серега, я сказал тебе свое слово, а ты уж там сам разбирайся, на то ты и мент.