— Да, верно. Теперь же вам придется набраться терпения — реликвия к вам вернется.
— Спасибо, господин инспектор, мы подождем.
Женщина вышла из комнаты, а Фрежюс включил звук из допросной.
— …И фамилию вы взяли новую не просто так, — говорил Луи Вермандуа Митарре, — это своего рода претензия жизни людям, которые вас окружают, потому что уверены, что достойны лучшей доли, чем та, что вам выпала. Но вместо того чтобы выбрать профессию, учиться и направить свою энергию на достижение профессиональных вершин в каком-нибудь деле и тем самым вырваться в те социальные слои, что, по вашему мнению, заслуживаете своим умом, настойчивостью и целеустремленностью, вы направили эти и другие способности и достоинства на путь, возможно, и легкий, и быстродейственный, хотя и относительно, чем вышеназванный, но ныне не современный и не всегда эффективный и даже скорее паразитический, то есть на мужчину, чтобы благодаря ему изменить ваше материальное положение и социальный статус. Вы стали присматриваться к тем, кто приходит в дом, где вы служили. У Лефебвров подходящий не попался. А вот среди гостей четы Пьеж вы увидели… уж не знаю, по каким параметрам вы отбирали, но, судя по всему, претендент оказался достоин вашего выбора, но — женатый, хотя данную досадную помеху вы намеревались со временем устранить и в течение нескольких месяцев, а возможно, и со дня поступления на работу к Форси, вы осуществляли свой план. Поразительно, с каким терпением и упорством вы шли к своей цели. Все должно было быть естественно. У мадам Барбары уже давно, по крайней мере не меньше года, возникли проблемы со здоровьем. Доктора затрудняются с постановкой точного диагноза, поэтому если бы впоследствии, в ближайший год, она умерла, то это никого бы не удивило. Чтобы мнимая болезнь протекала более естественно, вы, Митарра, делали перерывы, когда не добавляли своей хозяйке яд.
— Опять совсем неубедительно бредите.
— Допустим. Но наши эксперты не бредят, и есть заключение о наличии определенного химического вещества в крови мадам Барбары. Называть яд не буду, вы и так прекрасно знаете, как и знаете, какую дозу дать человеку, чтобы он не умер, а чувствовал разной степени недомогания.
— И откуда же у меня обширные познания?! Я едва читаю. И совсем ни в чем не смыслю кроме уборки и стирки!
— Ну, Митарра, не стоит скромничать, тем более это не в вашем характере. Вы регулярно хаживали в книжные магазины, библиотеки, где спрашивали книги о ядах и лекарствах, а также другие книги, но уже на тему как понравиться, соблазнить и удержать мужчину. Также вы использовали ресурсы интернета на те же темы.
— Чушь! Я не умею пользоваться компьютером, у меня его нет.
— Зато есть у Каспара и его родителей и в семье Лефебвр. И везде ваши отпечатки.
— Еще бы, конечно, я их протирала!
— Общеизвестно, что когда что-то протирают, вытирают, то отпечатки стираются, а не появляются. Или у вас противоположное мнение?
— Ну и что, вытирала, потом брала, передвигала, сдвигала, чтобы убраться вокруг.
— Допустим. Эксперты же утверждают, что следы отпечатков таковы, что за компьютером работали или вели поиск в интернете, к тому же на жестком диске сохранились адреса сайтов, которыми никто из двух семей, у которых вы служили, не интересовались.
— Мало ли что они наговорят, а вы им и поверили!
— Нет, все просчитано, сверено и учтено. Есть заключение экспертов. Так вот, если бы мадам Барбара умерла, вы, как преданная помощница хозяйке и семье, стали бы поддержкой, по вашему мнению, для вдовца. Глядишь, дошло бы до утешения телом, после чего вы фактическая хозяйка, а может быть, дело пошло бы дальше и ваша мечта осуществилась — вы владелица магазина. Не исключено, что расширили бы дело… — Луи Вермандуа говорил медленно, наблюдая за Митаррой, а та еле сдерживала себя. Страсти бушевали. Ей было жалко себя, что все так глупо провалилось; негодовала на себя, что не сдержалась там, на скамейке, в Ля Дефанс, когда Жак с недоумением отверг ее притязания и предпочел другую, даже готов был ради нее развестись с женой; сожалела, что не расправилась с Клотильдой раньше, вот из-за кого она лишилась всего…
— Доктор, ради Пресвятой Богоматери, скажите, от чего умер мой муж?! — Клотильда не могла сдержать слезы жалости к бедному Туссену.
Патологоанатом произнес фразу, почти сплошь состоящую из медицинских терминов..
— Доктор, что?! Что же это означает?!
Месье Эймерай, похоже, хотел подробно разъяснить, но потом передумал и коротко сказал:
— У месье Тостивена практически разрушено правое полушарие мозга, особенно пострадал зрительный центр…
— Как это может быть, доктор? Туссен никогда не говорил, что у него болит голова! Да и вообще не жаловался на здоровье! Я-то уж все про него знаю! Ой, это, верно, оттого, что муж много работал?
— Мадам Клотильда, для меня непостижимо, как с такими разрушениями в мозгу человек мог рисовать?!
— Писать, доктор! Писать картины! И притом такие, которыми восхищаются и художники, и искусствоведы!
— Мадам Клотильда, не сочтите за бестактность. Я слышал, что в нашем округе живет, можно сказать, всемирно известный художник, но вот картин его не видел. Можно что-нибудь посмотреть?
— Конечно, приходите, месье. Картины есть и в мастерской, и на стенах, и в запаснике — небольшой кладовой. Только приходите немного спустя…
— Да, конечно, мадам, вам теперь не до гостей, я приду, с вашего позволения, через неделю.
— Договорились. Приходите, я гостям всегда рада.
Клотильда не успела оправиться от тяжкой утраты, от потери Жака, — вдруг заболел Туссен. Болезнь развилась стремительно, и вскорости он ушел из этой жизни. Но оказалось, что болезнь была коварной и длительной, и почти бессимптомной. Симптомы были, но только никто не понял, что они есть, потому что Туссен и тем более Клотильда не посчитали, что изменение видения предметов и всего, что его окружает, и есть симптом. Туссен и не мог этого понять, потому что болезнь влияла и на память. Туссен не помнил, как было до того, как он стал видеть именно так. Туссен считал: то, что он видит, и есть реальный мир — и переносил на полотно, но другие видели в его картинах абстракцию. Все это Клотильде объяснил Эймерай, патологоанатом, который вскрывал тело Туссена. На примере имеющихся в квартире картин он доходчиво и достоверно показал развитие болезни ее мужа. Клотильда была ошеломлена. Потом стала винить себя, что просмотрела, не заметила, ведь может быть, удалось бы спасти, обратись они раньше. Тут месье Эймерай не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, на все воля Божья, да и, скорее всего, сам Тостивен не поверил бы, что болен. А если бы поверил, что стал бы тогда художник писать?
Клотильда оставила несколько картин с реалистическими сюжетами, а всю абстрактную живопись мужа продала. Она не могла больше смотреть на ту правду, которая ей открылась, на материальное проявление болезни[9] мужа. Клотильда уверена, что если бы не эта абстрактная реальность на полотнах, порожденная болезнью Туссена, не произошли бы сближение и любовь между ею и Жаком. И месье Форси был бы сейчас жив, продолжал бы встречаться с поставщиками и торговать в магазине, а в свободное время изучать достопримечательности Парижа и его окрестностей.
9
На тему о художнике, с пораженным правым полушарием мозга вдохновил документальный рассказ «Человек, который принял жену за шляпу» британского невролога и нейропсихолога Оливера Сакса.