— Нет! я ничего такого не хотел…
Я не планировал сюда приходить, но увидев, не смог пройти мимо. Рабство ужасно в своём виде и сути. Надеюсь, я смогу достичь в этом мире такого уровня, что рано или поздно, прямо как Александр II, одним росчерком пера перерублю оковы рабства и начну новую эру. Ну а пока мне нельзя закрывать глаза на реальность, как бы мне это не нравилось. Если я действительно хочу понять этот мир, стать его неотъемлемой частью, а потом изменить, то я должен увидеть не только хорошее, но и всё то дерьмо, что прячется по тёмным углам. И рабство одно из них.
Я смотрел и впитывал все страдания людей и жестокость по отношению к заключённым, запечатлевая их в сознании. Заметив, что пространство рынка частично перегорожено, я спросил у Зары:
— Почему невольничий рынок разделён на две части?
— Большая секция, ближайшая к нам, — это рынок рабочих. А та, что поменьше и дальше — рынок рабов для постельных утех, — Зара указала пальцем. — Вон на том блоке можно увидеть группу, выставленную сейчас на аукцион.
Взглянув в ту сторону, я сразу же отвёл глаза, осознав, что все женщины в клетках были полностью обнажены. Покупатели, в основном мужчины, неспешно прогуливались по проходам, внимательно осматривая каждую из них с ног до головы. Иногда некоторые из них подходили к торговцу и указывали пальцем на одну из женщин.
Сейчас аукционист вывел на небольшую открытую площадку рабыню-гоблина, совсем юную, с кожей тёмно-зелёного цвета. С помощью дубинки он заставлял её поворачиваться то в одну, то в другую сторону, чтобы лучше продемонстрировать покупателям фигуру невольницы.
— Там довольно много гоблинов, — с трудом выдавил я, обнимая свою подругу. — Наверное, они популярны?
— Популярны? — Зара вскинула брови. — Нет, скорее наоборот. Но поскольку наша раса быстро размножается, мы распространены и дёшевы, поэтому те, у кого нет денег на более дорогих рабов, покупают нас. Куниды гораздо популярнее, но их тоже много, ведь и размножаются они почти с такой же скоростью, как и обычные кролики. Да и к тому же более охотно, главное чтобы соблюдалась игра в охотника и несчастную, попавшую в беду дичь. Я слышал, что некоторых женщин даже связывают и плёткой бьют… Вот только, в неволе девушки-кролики долго не живут. Год-два, а дальше без родного леса и свободы они начинают часто болеть и умирают.
Меня охватило чувство бессилия, смешанное с гневом и горечью. У нас, на земле давно победили рабство. Нет, возможно полностью его не одолели даже мы, с нашими-то с долгами, кредитами, ипотеками, но как-то это всё равно честнее и лучше, чем вот так, сидеть разумному существу в клетке, как в цирке и зоопарке, и ждать своей участи. По рукам пробежали мурашки. Эти бедные девочки-кролики такие весёлые и свободолюбивые. Их весёлые ролевые игры в любимом лесу по мановению щелчка чьих-то пальцев сменились на кошмарную пыточную с гнилой реальностью рабства.
Больше мне здесь делать было нечего.
Я подхватил Зару под руку и, резко повернувшись, зашагал по улице:
— Пойдём, — сказал я, и мы стали быстро удаляться от рынка, его смрадных ароматов и поломанных судеб.
Сейчас я ничем не мог помочь этим несчастным. Даже если бы захотел сделать что-то безрассудное и глупое, например, попытаться освободить их, за ними, словно ястребы, следили десятки высокоуровневых охранников, чей уровень был выше тридцати. Сейчас они меня просто в пыль сотрут, но рано или поздно это изменится.
Единственный приемлемый вариант — это выкупить рабов и их освободить, но толку? Они не успеют и пары кварталов пройти, как тут же вернутся на рынок. Нет. Эту систему нужно ломать не снизу, а сверху.
— Можно я у тебя кое что спрошу? — робко проговорила Зара, если поспевая за моим темпом. — Ты так разозлился, я что-то сказала не так? Что случилось?
Я резко остановился и порывисто обнял свою подругу, словно защищая её от всего мира. Несколько человек, проходящих мимо, возмущённо заворчали, что постыдно на улице обнимать раба, но мне было плевать на их мнение и тем более слова. Кто они, что я должен ограничивать себя в чем-то? Придурки.
Я заглянул в большие, испуганные глаза Зары, и не отводя своего взгляда проговорил:
— Нет. Просто я ненавижу рабство, как и страдания разумных, и постараюсь сделать всё возможное, чтобы это прекратить. Что бы и человек, и гоблин, и кунид были свободны и не боялись попасть на невольничий рынок, как какая-то вещь. Да, это будет сложно, возможно мне потребуются десятки лет, чтобы достичь этой цели, но я сделаю всё, что только смогу. Эти разумные, что сидят за решетками, должны быть свободны и иметь возможность стремиться к своей мечте.